Любовь, только любовь

– Лавка у меня закрыта, сама я больна, почтенный, – отвечала тетушка Кабош. – Хлеба у меня едва-едва самой хватит. Иди своей дорогой и молись за мое здоровье.

– А вы бы, хозяюшка…

Монах не собирался сдаваться. Служанки, что возвращались с рынка, остановились и положили по монетке в его корзину. Одна из них недовольно сказала:

– Вот уже два месяца, как лавка закрыта. Была бы больна хозяйка, не распевала бы по вечерам псалмы, от которых уши вянут. Чтобы не болеть, пить надо меньше!

– Не тебе указывать, что мне делать, – возмутилась тетушка Кабош, тщетно пытаясь вытурить монаха и закрыть дверь.

– Дай, хозяюшка, винца! – обрадованно заголосил прилипчивый как смола монах.

– Нет у меня вина, – гаркнула хозяюшка, побагровев от негодования и сдвинув на затылок свой желтый чепец. – Иди-ка ты на…

– Зачем же так, дочь моя, – прервал ее монах и перекрестился, однако ногу, которой придерживал дверь, не убрал.

Вокруг стал собираться народ. Весь околоток знал брата Эзеба – самого упрямого монаха в монастыре. Последнее время он хворал, не собирал милостыню и теперь наверстывал упущенное.

Подошел поближе и Ландри, любопытствуя, что одержит верх: всем известная скупость тетушки Кабош или не менее известное упрямство брата Эзеба. Кто-то посмеивался, кто-то заключал пари: одни стояли за церковь, другие за Симона-мясника. Шум нарастал, грохоту прибавила застрявшая между домами телега с бочками. Ландри, забравшийся на тумбу, чтобы лучше видеть, задрал голову вверх – взгляд его упал на единственное окно второго этажа дома матушки Кабош. Один из квадратиков промасленной бумаги разорвался, щелки было достаточно, чтобы Ландри узнал ту, что выглядывала из нее, пытаясь понять причину шума на улице. Невольно он приветственно махнул рукой, ему ответили и тут же исчезли. Лоиза узнала его, но тут же отошла от окна. Ландри кубарем скатился с тумбы, материнский наказ вылетел у него из головы, работая локтями, он выбрался из толпы. Оказавшись на улице, припустился со всех ног к Двору Чудес.

Катрин обрадовалась рассказу Ландри, Барнабе призадумался.

– Я мог бы и сам догадаться, – сказал он, – Кабош давно положил глаз на малышку, воспользовался грабежом в доме и увел ее. Теперь старуха ее стережет. Отнять у него добычу будет нелегко…

Уткнувшись головой в колени, Жакетта безудержно рыдала, притулившись возле очага.

– Моя девочка! Кроткая моя овечка, берегла себя для Господа! А он! Чудовище! Господи, помоги нам! Помоги!..

Ни Катрин, ни Ландри, ни кто-либо другой из окружающих, болея сердцем за Лоизу, не могли утешить несчастную мать.

– Трудно ли, нет ли, но Лоизу нужно вызволить. Кто там знает, что ей довелось испытать, – сказал Барнабе, и, услышав его слова, несчастная мать впервые подняла голову. Катрин, увидев ее красные опухшие глаза и мокрое от слез лицо, пылая ненавистью к отвратительному Кабошу, бросилась ее целовать.

– Как ты думаешь за это взяться? – спросила Барнабе Сара.

– Не в одиночку, само собой. Тетушке Кабош достаточно позвать на помощь, и набежит целая толпа народу, одни – чтобы угодить сыночку, другие – чтобы его не прогневать. У нас одна надежда – Машфер. Только он сможет нам помочь.

Сара оставила Жакетту и подошла к Барнабе, который, собираясь уходить, уже занес ногу на ступеньку, но приостановился, раздумывая и нервно покусывая пальцы. Она тихонько, чтобы не услышали остальные, прошептала ему:

– А ты не боишься, что Машфер потребует плату… натурой? Особенно если девушка хорошенькая.

Чуткое ухо Катрин услышало сказанное Сарой.

– Риск всегда есть, но я надеюсь, и с ним управимся. Всему свое время. Сейчас нам страшен Кабош, а не Машфер. У короля нищих на службе почти столько же народу, сколько у мясника. Сейчас Машфер должен быть около дворца короля Сицилии, там его обычное место. Ты его знаешь, Ландри?

Мальчик нахмурился и брезгливо скривился.

– Золотушный, весь в язвах? Прозвище Золотая Рыбка?

– Вот-вот, найди его и скажи, что с ним хочет потолковать Барнабе-Ракушечник. Если он замешкается, прибавь, что дело касается игры в кости. Запомнишь?

– Еще бы!

Ландри натянул шапчонку на уши и, прощаясь, чмокнул Катрин, которая повисла у него на руке.

– Я с тобой! Я больше не могу тут сидеть!

– Не стоит, голубка! – вмешался Барнабе. – Больно ты у нас приметная. Стоит тебе потерять чепец… Ни у кого в Париже нет таких золотых волос. Вмиг все дело провалится. Да и Машферу ни к чему тебя видеть при свете солнышка.