Любовь, только любовь

– Тело – не такая уж важная вещь, – сказала ей еще утром молодая женщина, помогая одеться. – Это трудный час почти для всякой женщины, даже если есть любовь. А когда ее нет, случается, она приходит потом.

Катрин отвернулась, чтобы взять из рук служанки головной убор. Ее связывала с Одеттой глубокая, но недавняя дружба, и она еще не решалась открыть свое сердце и рассказать о своей любви к Арно. Ей казалось – может быть, это было глупо, – что стоит признанию сорваться с ее губ, и образ юноши, и без того далекий, померкнет, она разрушит чары, связывающие ее с возлюбленным врагом.

• Ах, и в тоске мне стало бы светло,
• Лишь бы взглянуть на светлое чело!

Слова жалобной песни сами собой отразились в верном зеркале ее памяти, такие пронзительные, а она стояла напротив темной двери, которая сейчас откроется, а потом захлопнется.

Катрин закрыла глаза, чтобы удержать слезы.

Она стояла на пороге брачной комнаты…

Одетта вышла последней, и Катрин осталась одна в ожидании мужа. Последний поцелуй, последняя быстрая улыбка, и подруга исчезла за дверью. Катрин знала, что тем же вечером Одетта должна была вернуться к дочери. Несмотря на холод и снег, в замке остались немногие из приглашенных, каждому хотелось вернуться домой. Заночуют только Гийом и Мария де Шандивер, самые старшие. Это немного, но их присутствие под тем же кровом слегка успокаивало новобрачную. А об отъезде Ланнуа и Ролена Катрин не жалела…

Сидя в постели, среди изображенных на драпировках охотников, Катрин прислушивалась к доносившимся до нее звукам. Но они гасли один за другим за толстыми стенами. Вскоре в большой мрачной комнате было слышно лишь потрескивание огня в огромном камине и возня одной из собак в ногах постели. Вторая собака спала, положив голову на лапы.

Драпировки появились в этой ледяной комнате только сегодня: раньше были голые каменные стены, они закрывали узкие стрельчатые окна и за ними белые поля под черным небом. На пол бросили шкуры бурого медведя, которые нравились Гарену, и круглая комната в башне стала более уютной. В камине горели два целых ствола, было так жарко, что у Катрин по спине струился пот. Но ее судорожно сжатые руки были ледяными. Она прислушивалась к шагам в коридоре.

Служанки вместе с Одеттой надели на нее белую шелковую рубашку, собранную у ворота на золотой шнурок, с такими широкими рукавами, что при каждом движении они спадали к плечам. Волосы ее заплели в толстые косы, спущенные на грудь и падавшие до красного шелкового покрывала.

Хотя Катрин глаз не сводила с двери, она не увидела и не услышала, как вошел Гарен. Он вынырнул из темноты, внезапно и бесшумно, и шел по темному меху, словно привидение. Катрин испуганно вскрикнула и натянула на себя одеяло.

– Вы так неслышно вошли!..

Он, не отвечая, подошел к кровати и поднялся по ступенькам. Его темный глаз был устремлен на смотревшую на него со страхом девушку, но сжатые губы не улыбались. Он казался бледнее обыкновенного. С головы до ног закованный в черный бархат, он выглядел мрачно, и этот похоронный вид как нельзя меньше соответствовал обстоятельствам. Он напоминал призрак злого гения этого уединенного замка. Катрин застонала и закрыла глаза.

Вдруг она почувствовала, как его руки коснулись ее головы. Она поняла, что Гарен ловко, легко расплетает ее косы. Вскоре освобожденные волосы плащом покрыли ей плечи и спину, она почувствовала себя более защищенной. Движения Гарена были мягкими, неторопливыми. Катрин осмелела и открыла глаза. Она увидела, что Гарен, взяв в руку ее золотую прядь, любуется красными отблесками пламени на волосах.

– Мессир, – пробормотала она.

Но он сделал ей знак молчать. Он продолжал играть с шелковистой прядью, не глядя на жену. Вдруг он приказал:

– Встаньте!

Не поняв, чего он хочет, Катрин послушалась не сразу. Тогда он мягко взял ее за руку и повторил:

– Вставайте…

– Но…

– Ну, подчиняйтесь! Вы не знаете, что должны слушаться меня во всем? Вы не слышали, что сказал священник?

Голос был холодным, бесстрастным, простое сообщение. Она послушно встала с постели, босиком пошла по медвежьим шкурам, приподняв подол белой рубашки, чтобы не упасть. Гарен снова взял ее за руку и подвел к камину. Его лицо было непроницаемым. У Катрин сердце выпрыгивало из груди. Что он хочет с ней сделать? Зачем поднял с постели? Она не решалась спросить.

Когда Гарен коснулся ее шеи, развязал золотой шнурок, она почувствовала, что заливается краской, и закрыла глаза, как будто хотела спрятаться за плотно сомкнутыми веками. Руки исчезли. Катрин ощутила, как белый шелк соскользнул с ее плеч, мягко упал к ногам. Обнаженная, она сильнее почувствовала жар огня.