Любовь, только любовь

Но он мягко оттолкнул протянутую руку, дрожащими пальцами застегнул камзол, покачал головой. Его лицо снова было бледным.

Катрин очень хотелось плакать. Слезы гнева сверкнули у нее на глазах.

– Но почему? Скажите мне, почему? Я знаю, что нравлюсь вам… Вы хотите меня, только что вы это доказали… Так почему?!

Гарен медленно подошел и сел на край постели. Его рука с бесконечной нежностью коснулась залитого слезами прекрасного лица, легла на золотые волосы.

Катрин услышала тяжкий вздох и горестно воскликнула:

– Попробуйте сказать, что вы не страдаете от этого бесчеловечного принуждения, которому себя подвергаете, попробуйте это сказать! Я чувствую: вы несчастны. И вы тупо упорствуете в этом, чтобы заставить нас обоих вести нелепую, ненормальную жизнь…

Гарен вдруг отвернулся. Он снова спустился вниз и ушел в тень. Снова вздохнул и заговорил со странной нежностью, скрывавшей страдание, – и его голос разрывал душу.

– Одна мечта во мне жила, – прошептал он. – Когда ж блеснул надежды свет, он грусть и боль оставил мне, чтоб радость их сменить могла… Другого утешенья нет, чем то, что видел я во сне: что та, что женщин всех одна на все затмила времена, любовью вспыхнет мне в ответ…^[4]

Катрин озадаченно слушала его, удивленная странными словами, которые он произносил.

– Что это? – спросила она.

На губах Гарена появилась бледная улыбка.

– Так, ничего… Простите меня! Несколько строчек немецкого поэта… Он ходил в крестовые походы, и ему покровительствовал император Фридрих II. Его звали Вальтер фон дер Фогельвейде… Вот видите, я – как наш друг Абу-аль-Хаир – очень люблю поэзию… А теперь я оставлю вас, Катрин. Спите здесь, если хотите…

Прежде чем Катрин успела удержать его, он пересек комнату и исчез в галерее. Она слышала его удалявшиеся шаги… И тогда ее охватил страшный гнев. Соскочив с кровати, она подхватила свой плащ, торопливо завернулась в него, сунула ноги в башмачки и бегом вернулась в свою спальню. Когда за ней захлопнулась дверь, Сара, дремавшая на табурете у огня, вздрогнула и, узнав Катрин, вскочила на ноги…

– Ну, что?

Катрин злобно дернула варварское ожерелье, сорвала его с себя и изо всех сил отшвырнула в дальний угол. Затем она стала топтать шелковый плащ. Слезы ярости заливали ее лицо.

– Что? Ничего! – рыдала она. – Ни-че-го!

– Не может быть!

– Может, раз я тебе говорю!

Катрин больше не сдерживалась. Она истерически рыдала на плече у Сары, даже не думая одеться. Нахмуренная цыганка дала ей выплакаться. Когда Катрин немного успокоилась и рыдания стали стихать, Сара легонько коснулась пальцем ее груди, где видны были следы зубов Гарена и капелька крови.

– А это что такое?

Побежденная Катрин дала себя уложить, как маленького ребенка, потом, пока Сара обрабатывала рану, рассказала обо всем, что произошло между ней и ее мужем. И, пожав плечами, закончила:

– Он сильнее, чем мы думали, Сара… и так владеет собой! Ни за что на свете он не нарушит слова, данного герцогу.

Но Сара покачала головой.

– Дело не в этом. Он чуть не нарушил слово, и ты была близка к победе. Я чувствую, что здесь что-то другое. Но что?

– Как это узнать? Что делать?

– Ничего. Ждать. Будущее, может быть, покажет.

– Во всяком случае, – поудобнее устраиваясь в подушках, сказала Катрин, – не рассчитывай, что я стану повторять этот опыт.

Сара наклонилась поцеловать ее, задернула занавески постели и улыбнулась:

– Ну, что? Сходить за собачьей плеткой, чтобы ты выпорола меня, как обещала?

На этот раз Катрин расхохоталась, и это принесло ей огромное облегчение. Ее поражение теряло значение по мере того, как ее тело расслаблялось и отдыхало. В конце концов, опыт был интересным; и совсем неплохо, что все закончилось именно так, потому что она не любит Гарена.

Эти утешительные мысли не помешали ей всю ночь видеть необыкновенные сны, в которых Гарен и его волнующая тайна играли главную роль.

На Катрин не было бирюзового ожерелья (впрочем, она невзлюбила его), когда об руку с мужем она вошла в зал герцогского дворца, где находилась вдовствующая герцогиня Бургундская. Гарен слишком хорошо знал Маргариту Баварскую, мать Филиппа Доброго, чтобы посоветовать жене надеть что-нибудь, кроме простого наряда из серого бархата, под которым было нижнее платье из серебряной ткани – той же, какой был обтянут остроконечный чепец, такой высокий, что, входя, Катрин пришлось нагнуться. Единственным, но прекрасным украшением был висящий на тонкой золотой цепочке великолепный аметист в окружении трех удивительно сиявших грушевидных жемчужин.

---

4 Перевод В. Левика.