Ловушка для Катрин

Но, видя, как Ришмон побледнел и отступил, как от удара, она бросилась на колени.

– Простите меня! – вскричала она. – Я как безумная с тех пор, как узнала об опасности, которой подвергается мой муж…

Тут вмешался прево торговцев. Легко поклонившись той, которой он собирался возразить, Мишель де Лаллье вздохнул:

– К несчастью, мадам, парижский люд еще не знает монсеньора коннетабля де Ришмона. Воспоминания, которые парижане сохранили о коннетабле д'Арманьяке, не очень приятны. Именно поэтому город сдался своему исконному хозяину – Карлу Французскому, да хранит его Господь в добром здравии, но как он будет реагировать, если представляющий короля человек обходит законы? Слово принца было дано мне – прево торговцев и моим эшевенам. Я не имею права его возвращать, я должен реагировать на жалобу вдовы Легуа. Вы знатная и благородная дама, и для вас маленькие люди так мало значат… Парижане не поймут коннетабля, если он отменит свое решение.

Катрин посмотрела на старика, потом на всех присутствующих. Она увидела также дрожащих от гнева овернцев, чьи руки уже нащупывали на боку эфесы шпаг или кинжалов. Она поняла, что через секунду все решится.

Если Арно будет принесен в жертву душам предков Гийома Легуа, этот сад обагрится кровью, а там, в Оверни, поднимется восстание, которое охватит горы со стремительностью лесного пожара. Она не могла избежать этой драмы и спасти Арно, не пренебрегая своей гордостью и не признавшись, кто она на самом деле. Старый прево не вернет слово Ришмону и госпоже де Монсальви, но он вернет его, возможно, Катрин Легуа.

Одним жестом она заставила замолчать своих друзей, громко выражавших свой гнев и неодобрение, и повернулась к Мишелю де Лаллье:

– Мессир, вам неизвестна одна вещь. Ведь в то время, о котором вы говорили, я, как вы изволили мягко выразиться, не «получала нежное воспитание» в каком-нибудь замке. Я была в Париже, мессир, в страшные времена Кабоша, я даже была на Мосту Менял в ту ночь, когда Гийом Легуа убивал Мишеля де Монсальви, и его кровь забрызгала мое детское платье. Всем моим друзьям, присутствующим здесь, которые меня хорошо знают, известно, что Арно де Монсальви в моем лице взял в жены вдову Гарена де Бразена, интенданта финансов Бургундии. Но в Бургундии знают, что Гарен де Бразен женился по приказу герцога Филиппа на племяннице дижонского нотабля, который был простым буржуа. Не правда ли, мессир де Тернан, вам это известно?

Услышав прямое обращение, бургундский сеньор вышел из своего безмятежного состояния и посмотрел на молодую женщину.

– Да, действительно я слышал об этом. Герцог Филипп, мой повелитель, воспылав страстью к молодой девушке… и это легко поймет каждый, видя вас, мадам, вынудил, как говорили, интенданта финансов жениться на племяннице суконщика, если не ошибаюсь?

– Ваша память вам не изменила, мессир. Мой дядя Матье Готрен действительно и поныне занимается торговлей тканями. Он принял мою мать, сестру и меня, когда нам пришлось бежать из Парижа от Кабоша. Таким образом, я не прибыла из благородного, затерянного в деревенской глуши замка, мессир де Лаллье, – я родилась в Париже, на Мосту Менял, и вы, может быть, помните моего отца, золотых дел мастера Гоше Легуа, делавшего вам такие красивые кувшины…

Старый прево и коннетабль вздрогнули одновременно.

– Легуа? – проговорил последний. – Что это значит?

– А то, что перед тем как назваться Катрин де Монсальви, я звалась Катрин Легуа, и я – кузина человека, за которого вы хотите отомстить. Его кузина и его жертва, так как я сама бы попросила у вас его голову, если бы мой супруг его не убил.

– Как это может быть? Монсальви, я готов поручиться, были никем для семьи золотых дел мастера, только, может быть… клиентами?

Презрительный оттенок не ускользнул от Катрин, которая не решалась смотреть на Тристана, помня его предостережения о том, что не стоит обнаруживать свое происхождение. Но она была женщиной любящей и решила сделать даже свое происхождение спасением для своего благородного мужа.

Поэтому, когда она посмотрела прямо на Ришмона, в прекрасных глазах не было ни тени смущения, ее взгляд был полон высокомерной гордости.

– Нет, они не были клиентами, они были совсем неизвестными нам людьми, и я сама просила бы у вас виселицы для Легуа. Когда истерзанного Мишеля приволокли на скотобойню, он еще мог спастись и найти убежище в нашем жилище, где я его спрятала. Его выдало предательство служанки. И, несмотря на мои слезы и мольбы, я видела своими собственными глазами – а мне было только тринадцать лет, – как Гийом Легуа поднял тесак мясника, чтобы опустить его на семнадцатилетнего мальчика, у которого не было оружия и которого добила толпа…