– Мне интересно, кому еще ваш дядя оставил средства. И главное – почему именно им, за что, за какие заслуги.
– Интересно ему! – фыркнул Денис. – Вот мне, например, совсем не интересно. Это дядькины деньги, и его право распоряжаться ими, как ему вздумается. Я в чужих карманах бабло не считаю и вам не советую.
– Значит, Георгий Петрович оставил все вам и каким-то неизвестным людям, а вашей маме ничего не досталось, верно? Не знаете почему?
Почему, почему… Потому что. Не признаваться же, что он, Денис, приложил к этому руку. А что? Сама виновата, дура, нечего было про дядю Жору гадости говорить. Была бы с братом поласковей, глядишь, и получила бы что-нибудь. Ума-то не хватило сообразить вовремя, вот пусть теперь и остается ни с чем. Он так адвокату этому и заявил, в выражениях не стеснялся и слов особо не выбирал, чтоб уж все стало сразу понятно и вопросов не вызывало.
Короче, отбился он от адвоката. Гость ушел, и Денис с облегчением перевел дыхание. И что им всем далось дядькино завещание? И ходят, и ходят, и спрашивают, и в душу лезут. Покоя от них нет.
Выйдя из квартиры Дениса Чернецова, Виталий Кирган шагнул было к лифту, но передумал и позвонил в дверь соседней квартиры. Ему открыла бодрого вида приятная дама, которая, очевидно, скучала и не знала, чем себя занять, поэтому с готовностью согласилась поговорить, пригласила нежданного гостя пройти в комнату и даже предложила чаю. Покойного Георгия Петровича и его племянника она знала, хоть и не близко, но кое-что рассказать могла:
– Георгий Петрович сильно пил, потом болел, но недолго, видно, болезнь была тяжелой и скоротечной. После его смерти Дениска совсем в отрыв пошел, без конца компании всякие водит, пьянки-гулянки, дружки и девицы непотребного поведения, – осуждающе говорила она, качая головой. – Покупать начал все подряд, я видела, он коробки какие-то таскал, а недавно машину купил. Лучше бы квартиру отремонтировал. Вы были у него? Видели, какая разруха?
Насчет наследства соседка ничего не знала, кроме того, что квартира и кое-какие денежки – судя по всему, немалые – достались Дениске. Нет, перед смертью Чернецова ничего странного или особенного не происходило, во всяком случае, она ничего такого не видела и не слышала. И, кстати, об этом ее уже спрашивали.
– Кто? – вмиг насторожился Виталий.
– Такой приятный молодой человек с Петровки, он и визитку свою оставил.
С Петровки! Выходит, молодым Чернецовым уже интересуется уголовный розыск… Это любопытно. Может быть, в этом направлении удастся что-нибудь прояснить?
– Вы мне эту визитку не покажете? – попросил он.
– Да ради бога!
Женщина покопалась в широкой низкой вазочке, стоящей на столе, вынула оттуда горсть каких-то лекарств, черную аптечную резинку, две заколки-«невидимки» и визитную карточку.
– Только вы у меня ее не забирайте, вы спишите телефон, а карточку оставьте, а то вдруг что.
– Что, например? – улыбнулся Кирган, доставая телефон и быстро вбивая в записную книжку указанные на карточке данные оперуполномоченного Антона Сташиса.
– Ну, знаете, всякое бывает, а тут человек с Петровки… Пусть у меня визитка останется.
Едва оказавшись на улице, Кирган набрал списанный с визитки номер. Ответивший ему мужчина выказал горячую заинтересованность в обсуждении Дениса Чернецова и выразил готовность встретиться хоть завтра.
– А сегодня? – спросил Виталий.
Ему не хотелось откладывать встречу. Но Антон Сташис замялся и объяснил, что он в отпуске и запланировал провести время с детьми, они ждут, он обещал пойти с ними на каток, и не хотелось бы их разочаровывать.
– При моей работе я так мало бываю с ними, – смущенно говорил Антон.
Эти резоны адвокату Киргану были понятны, он хорошо помнил, как стремился провести с сыном каждую свободную минуту. Он хотел еще детей, мечтал о дочке, но Мила рожать больше не собиралась. И в этот момент он горячо позавидовал своему невидимому собеседнику, который с такой нежностью произносил слово «дети». Значит, у него их как минимум двое, а может, и трое… У самого Виталия теперь не осталось ни одного, он, конечно, видится с сыном, но Мила эти встречи не поощряет, да Кирган и сам понимает, что вид несвежего от пьянства отца парня не порадует. И снова сердце дрогнуло и замерло от невыносимой боли: все могло быть иначе, все могло сложиться по-другому, и он тоже мог бы говорить «у меня дети».