Распутин

14 октября 1913 года, накануне открытия думской сессии, Маклаков послал Николаю II в Ливадию письмо, предлагая сделать Думе «от имени всего правительства» строгое предупреждение и в случае протестов распустить ее, объявив в Петербурге «положение чрезвычайной охраны». Через четыре дня царь ответил министру, что «был приятно поражен» его письмом, «чрезвычайную охрану» находил нужным распространить и на Москву, главное же, почел «необходимым и благонамеренным обсудить в Совете министров мою давнишнюю мысль об изменении статьи учреждения Гос. Думы… Представление на выбор и утверждение государя мнений и большинства и меньшинства будет хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законодательной деятельности, и притом в русском духе».

«У монарха было желание изменить такой порядок вещей», то есть лишить Думу права отклонять неугодные ей законопроекты и свести ее роль к подаче советов царю, показывал впоследствии Коковцов, но «Маклаков отлично знал, что такого рода повеления встретят с моей стороны отрицательное отношение и протест». Проекты указов на случай роспуска Думы были составлены в Совете министров в отсутствие бывшего в Париже Коковцова. Но и большинство присутствовавших министров высказалось против изменения Положения о Государственной Думе, считая, что этот шаг «повлечет за собой самые острые последствия». И царю, и Маклакову, и Мещерскому ясно было, что для достижения их цели необходимо изменить состав Совета министров, прежде всего заменить его председателя.

Распутин мог быть вовлечен в эту интригу и через царицу, которая нуждалась знать, «чего хочет Бог», — а поскольку Коковцов не жаловал Распутина, то «Бог хотел» смещения Коковцова и через Мещерского, который всегда «давал почет» Распутину и тем более теперь хотел привлечь его на свою сторону, и, наконец, через Витте. Отношения между царем, Распутиным и Витте тем более интересны, что прямо касались того, кто будет назначен на освобождаемые Коковцовым посты — Витте был поочередно и министром финансов, и председателем, а Распутин еще с 1911 года добивался его возвращения к власти, «повторяя царю, что его спасет Сергей». Правда, в 1906 году царь писал матери: «Никогда, пока я жив, не поручу я этому человеку самого маленького дела!» — но прошло уже семь лет, и мало ли от каких «непреклонных решений» приходилось отказываться. В 1912–1913 годах Николай II сделал по отношению к Витте по крайней мере два жеста благоволения: в июле 1912 года было выдано 200 000 рублей «для поправки дел» с тем, чтобы он не переходил на частную службу, а в апреле 1913-го он был награжден Св. Владимиром 1-й степени, вторым по значению российским орденом. Можно было истолковать это как желание царя во всяком случае иметь Витте «в резерве». По мнению Коковцова, тот и не рассчитывал сразу занять одно из его мест, но ожидал, что его преемники доведут государственное управление до такого состояния, что не останется ничего другого, как обратиться к Витте.

«Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер, с чем может справиться только свежий человек», — писал царь Коковцову, сообщая об отставке. Как бы в насмешку на пост председателя Совета министров был назначен семидесятипятилетний И. Л. Горемыкин. Новый министр финансов Л. П. Барк более отвечал понятию «свежего человека» и был сторонником широких капиталовложений в народное хозяйство — с этой целью еще Столыпин намечал его на пост министра. В качестве первого шага Барк в 1911 году был назначен на пост товарища министра торговли и промышленности, променяв оклад в 150 000 в частном банке на казенные 13 000 в год. Также в конце прошлого века при переходе на государственную службу Витте 50 000 променял на 8 000, хотя Александр III и надбавил ему еще 8 000 из своих личных средств — настолько в России престиж государственной службы и власти выше престижа денег.

Витте считал Горемыкина слишком безынициативным, а Барка неопытным, чтобы они остались надолго. Весной 1914 года в немецких газетах появилось интервью с неназванным «великим русским государственным деятелем», сказавшим, в частности, что Витте вскоре призовут чистить авгиевы конюшни, а «сила и тайна» успеха Распутина в том, «что он не такой человек, как остальные». Интервью это усилило неприязнь царя к Витте и как будто вызвало временное охлаждение к Распутину. В письме царю от 17 мая 1914 года Витте поспешил оправдаться, отрицая свою причастность к этим газетным сообщениям и объясняя их «интригами» Мещерского — недавние союзники разошлись, едва свалив Коковцова. И это не удивительно, так как целью Мещерского было открыть дорогу не Витте, а законосовещательной Думе.