Банды Чикаго

В клубе «Эверли» было два входа, каждый из которых приводил в просторный холл, благоухающий духами и украшенный пальмами в кадках и прочей зеленью, сквозь которую проглядывали статуи греческих богинь. Из холла лестницы из красного дерева вели наверх, в апартаменты куртизанок; каждая комната была обставлена по вкусу ее жительницы, хотя во всех украшениях доминировали два цвета – красный и зеленый. На первом этаже находились музыкальные комнаты, библиотека, картинная галерея, в которой было, по свидетельствам знатоков, несколько действительно хороших картин; огромная танцевальная зала, освещаемая множеством свечей в хрустальных подсвечниках, пол которой был выложен паркетом в виде мозаики из редких видов древесины; столовая со стеновыми панелями из ореха и столом из красного дерева, достаточно большим, чтобы там могло разместиться пятьдесят человек, и пульмановский буфет – стилизация вагона-ресторана из красного дерева. На этом же этаже находилось и несколько хорошо звукоизолированных кабинетов. Эти кабинеты носили следующие названия: Золотой, Мавританский, Серебряный, Медный, Красный, Розовый, Зеленый, Синий, Восточный, Китайский, Египетский и Японский – и украшены были каждый в соответствующем стиле: в Золотой комнате вся мебель была позолочена, в Медной – стены были покрыты панелями из сверкающей латуни, в Синей комнате все было оформлено в университетском стиле, простыни и подушки из синей кожи были украшены изображениями гибсоновских девушек, в Мавританской – был неизбежный турецкий уголок, с пышными кушетками и шторами; в Японской – на помосте стоял резной стул из тика, покрытый желтым шелковым балдахином. В «Трибюн» Японскую комнату однажды назвали «представлением шлюхи о том, как выглядит изнутри японский замок». И в каждой комнате были две вещи, которые обсуждались более всего: золотая плевательница и фонтанчик, который время от времени выплескивал в воздух струйку духов.

Посетителей клуба «Эверли» встречала в холле изящная мадам Минна, затянутая в шелковый халатик и буквально сверкающая драгоценными камнями – она постоянно носила ошейник из бриллиантов, с полдюжины бриллиантовых браслетов, по кольцу на каждом пальце и корсаж, усыпанный бриллиантами, изумрудами и рубинами. Девушки не выстраивались в шеренгу на выбор, как в большинстве борделей; вместо этого проститутки, надев на себя халатики и как можно больше драгоценностей, элегантно прохаживались из комнаты в комнату, между тем как их формально представляли джентльменам. Подбирали их очень тщательно. В 1910 году Ада Эверли рассказывала: «Я лично провожу собеседование с каждой кандидаткой. У нее обязательно должен быть опыт работы. Нам не нужны любительницы. Неопытные девушки и молодые вдовы весьма склонны к тому, чтобы принять предложение замужества и бежать. Чтобы попасть к нам, девушке надо иметь красивое лицо и фигуру, быть здоровой и четко понимать, что значит «вести себя как леди». Наркоманок и пьяниц мы не берем».

Проблем с набором подходящего персонала у сестер не было; обычно девушки еще подолгу стояли в очереди, чтобы попасть к ним, и те, кто в итоге попадали, представляли собой сливки профессионального сообщества. В клубе «Эверли» работа была легче, а оплата – выше, чем где-либо: тамошние проститутки полностью получали свою половину денег, в отличие от других борделей, там их часть не урезали, да и опыт работы в знаменитом публичном доме весьма ценился в их профессиональной среде, считаясь чем-то вроде знака качества. Девушки, обучавшиеся у Эверли, оказывались востребованными во всех борделях страны. Однако же немногие из них получили известность на каком-либо еще поприще, кроме профессионального. Одной из этих немногих была, например, Белль Шрайбер, ставшая одной из белокожих любовниц негритянского боксера Джека Джонсона. Именно из-за нее Джонсон попал под суд за сутенерство в 1912 году, когда федеральное правительство обвинило его в том, что он привез ее из Питтсбурга в Чикаго с аморальными целями в 1910 году, долгое время спустя после того, как она покинула клуб «Эверли».

5

Расходы клуба «Эверли» были огромны – от пятидесяти до семидесяти пяти тысяч долларов ежегодно, и среди них были такие статьи, как шесть тысяч долларов за аренду, от двадцати до тридцати тысяч – за слуг, музыку и развлечения: клуб нанимал на работу от пятнадцати до двадцати пяти поваров и служанок, трех музыкантов и «профессора» для игры на пианино, часто специально приглашались танцовщицы на представления – и от десяти до пятнадцати тысяч в год за «крышу»; за это сестрам ни разу не досаждали, и название их заведения никогда не появлялось ни в одном из списков публичных домов, имевшихся у полиции. Но и доходы их были огромны. Меньше чем по тысяче долларов за ночь их предприятие не приносило; а иногда за одну ночь набегало и по пять тысяч. В среднем же их еженощный доход составлял две – две с половиной тысячи долларов, три-пять сотен из которых составляли чистую прибыль и шли в накопления сестричек.