Банды Чикаго

Начиная с 1906 года девяносто процентов церковных проповедей, которые читались в Чикаго против проституции, были направлены против сестер Эверли, но сестры не видели в этих нападках предвестия беды, считая их, напротив, лишь хорошей рекламой. Летом 1911 года, чтобы привлечь к своему заведению еще больше внимания, Минна Эверли написала и опубликовала роскошно иллюстрированную брошюру, в которой заявлялось, что в Чикаго есть только две достопримечательности, с которыми гостю города просто нельзя не ознакомиться, – это скотобаза и клуб «Эверли». В брошюре было написано так: «Два здания клуба, с их двумя парадными входами, построены таким образом, чтобы казаться единым целым. Внутри здания работает система парового отопления, а летом – электрические вентиляторы, так что ни жара, ни холод не докучают посетителям. Члены клуба «Эверли» – действительно избранные люди, окруженные всеми прелестями жизни».

В буклете не было ничего особенно предосудительного, и распространено было не больше пятисот экземпляров, но, к несчастью для сестер, один из них попал в руки мэра – Картера Харрисона. Взбешенный мэр приказал полиции 24 октября 1911 года закрыть заведение, мотивируя это «его дурной славой, наглой рекламой и стремлением к оздоровлению нравов всего района».

Приказ мэра был моментально передан Джону Макуини – генеральному суперинтенденту полиции, но Макуини в течение двенадцати часов ничего не предпринимал. Газеты же тем временем опубликовали известия о том, что клуб «Эверли» обречен, и за эту ночь в борделе побывало рекордное количество народу. Множество людей устремилось в клуб, чтобы попрощаться, выпить последнюю бутылку вина с любимыми проститутками. Посреди гулянки Минна заявила журналистам, что полиция уже предупредила ее, что через несколько часов клуб может быть закрыт, но отметила, что действия мэра ее нисколько не волнуют. В чикагской «Америкэн» она заявила следующее: «Всему отпущен свой срок. Естественно, если мэр прикажет нам закрыться, мы так и сделаем. Что касается меня – я всегда уважаю распоряжения властей. И сожалеть об этом я тоже не собираюсь. Я никогда не была сутягой, и, что бы ни совершила полиция этого города, – моего расположения это не изменит. Я закрою лавочку и уйду с улыбкой на лице. И всех нас это тоже волнует мало».

Она говорила это с улыбкой, помахивая сверкающей бриллиантами рукой в направлении комнат, из которых доносились звуки музыки и взрывы хохота.

«Если кораблю суждено утонуть, мы весело пойдем на дно, прихватив с собой что-нибудь выпить».

В 2.45 ночи 25 октября, когда стало ясно, что политики и салуновладельцы не в силах убедить мэра Харрисона отменить свое решение, двери клуба «Эверли» были закрыты и на крыльце занял свой пост полицейский с четким приказом никого не впускать. В течение двадцати четырех часов все проститутки разъехались, приняв одно из сотен приглашений на работу, которые обрушились на них по телефону и телеграфу со всей страны; а в течение недели сестры поместили мебель под охрану и покинули район. Через шесть месяцев, которые сестры провели, путешествуя по Европе, они вернулись в Чикаго и купили дом на бульваре Вашингтон, безо всякого намерения вернуться в прежний бизнес. Однако их быстро опознали, и им пришлось продать свой дом человеку, который, что, кстати, любопытно, сделал свое состояние, создавая мелодрамы, описывающие жизнь в борделе. А сестры, богатые и обеспеченные дамы, отправились в Нью-Йорк.

8

Дом на Дирборн-стрит больше никогда не открывался в качестве борделя. В январе 1913 года его снял Эд Вейсс, известная в Прибрежном районе личность, собираясь открыть там обычный публичный дом и платить полиции за покровительство по двадцать пять тысяч в год. Но этот план провалился, и от аренды пришлось отказаться. Несколько лет в этом доме было негритянское общежитие, но большую часть из двадцати лет, последовавших за закрытием клуба «Эверли», оно пустовало. Весной 1933 года его снесли.

9

Следующими за клубом «Эверли» по роскоши публичными домами Прибрежного района были заведения Вик Шоу, Зои Миллард и Джорджи Спенсер – все они были активистами общества мадам под названием «Дружелюбные друзья», в которое сестер Эверли не приглашали. Мадам Шоу была выдающейся личностью в среде чикагских сутенеров на протяжении около сорока лет; после чистки Прибрежного района она открыла роскошную квартиру с девочками по вызову на юге Мичиган-авеню, и еще в 1938 году, уже в возрасте семидесяти лет, она продолжала вести бизнес под прикрытием в северной части города, неподалеку от делового района. Мадам Миллард готова была обвинять сестер Эверли во всем, что случалось в их районе; она часто заявляла, что они «чертовски задирают нос», и однажды сильно избила одну из собственных проституток за то, что та посмела защищать сестер. Мадам Спенсер, чей бордель находился на юге Дирборн-стрит, в том же квартале, что и клуб «Эверли», была главным смутьяном в районе. Она всегда была чем-то взбешена, и ее гнев по поводу того, что полиция начала закрывать бордели, был страшен. Однажды, «благоухая духами и сверкая бриллиантами», она ворвалась в офис капитана полиции Макса Нутбаара, стукнула ему по столу своим увешанным драгоценными камнями кулаком, и крикнула: