Змееед

Открыл он глаза медленно-медленно. Стоит она перед ним. Разорвал бы ее, измял бы всю как черемухи цвет, зацеловал бы, поцелуями удушил бы. За такой момент не пожалел бы жизни. Пусть бы потом убила.

— Красивая ты, Людмила Павловна. Даже в этом наряде. Ох, не зря тебя завлекалкой ставили…

— Ты, мусорок, сладкие песни не пой.

Говорит она, а кулак слегка разжался, большой палец отошел от остальных, вроде как волк одинокий от стаи откололся.

— Откуда, мусор, отчество знаешь?

— Дело твое нашел и вник.

— И кому это дело показал?

— Никому. Губить тебя не стал. Отмазал. Вместо тебя другую подставил.

— И что с ней стало?

— Не знаю. Думаю, разберутся. Отпустят.

— Дурак. Оттуда не отпускают.

— Тоже может быть.

— Если отмазал, то зачем меня искал?

— Мне портфель того бобра нужен.

— Если портфель отдам, что со мной будет?

— Сменю тебе судьбу.

— Врешь.

— У каждого человека есть в жизни момент, когда он может судьбу свою поменять. Но для этого надо жизнь на кон поставить: пан или пропал, грудь в крестах или голова в кустах.

— В «Крестах» — это в Питере? Мне Таганки с Бутыркой хватит.

— Я не про то. Рискни. Поставь жизнь на кон и… Проиграешь. Поверь мне… И я тебя убью. Или, быть может, поверишь — выиграешь…

— А ты жизнь на кон ставил?

— Да.

— Давно?

— Неделю назад.

— И как?

— Я в мусорах был. А теперь от этого дела отгребаю. Вот уже целую неделю живу и радуюсь.

Рука ее левая слегка коснулась подбородка. Тут ясно все. Этот жест у женщин однозначно указывает на раздумье. У мужчин это состояние выдается несколько иначе: рука мягко поглаживает подбородок.

— Ладно, мусор. Твоего бобра похоронили на Новодевичьем в гробу с двойным дном вместе с каким-то командармом. А портфель его — вон под той кучей гнилых досок. Забирай.

Развернулся Змееед к трухлявой куче. Наклонился. Тут-то и грянул выстрел.

Белый свет в глазах его померк не сразу, а медленно. Как бы нехотя. Затухая.

Глава 7

1

Корнилову Алексею Алексеевичу, начальнику поезда «Москва — Владивосток», много имущества не надо. Все, что у него есть, помещается в командирской рубке. Дом его — на колесах. Все, что есть, всегда с собой. А когда поезд на техобслуживание загоняют, ему ночлег обеспечен в Доме железнодорожника.

Народный комиссар путей сообщения товарищ Каганович поездным бригадам обеспечил уют. Дом железнодорожника — бывший купеческий особняк под вековыми липами в тихом уголке Москвы: и к центру близко, и парки вокруг, и тишина как на даче. Теплый вечер. Почти ночь. В конце августа рано смеркается. В переулке — только одна машина у тротуара заночевала. Странного ничего тут нет. Стоит и пусть стоит. Хотя ближе к ночи тут обычно никого не бывает.

Прошел Алексей Алексеевич мимо той машины, а сердце екнуло. Один в ней только человек за рулем сидит. И все бы ничего. Но слишком уж он прямо сидит. Вперед смотрит отрешенно. Головой не крутит. Не мигает. Больно серьезный. Так на задней парте второгодники демонстрируют примерное поведение, когда во время урока в карты режутся.

Идет Алексей Алексеевич к входу центральному, размышляет. Ведь войдешь туда — и не выйдешь. Потому заходить не стал. А так, не спеша, гуляючи, вразвалочку, побрел мимо. Бывает же иногда радость на душе даже и у начальника поезда. Не спится человеку. По ночной Москве ему привольно гуляется, как сытому коту, за целый день в тепле отоспавшемуся. Повернул за угол, песенку насвистывая. Переулочки эти он с давних лет помнит. А за новым поворотом рванул. Бежит, слышит — бегут за ним, а вроде никого вокруг не было. За следующим углом развернулся всем телом и с размаху тому, который за ним следом вылетал, кулаком в рыло — хрясть! Несся тот изо всей мочи. Так что, получив в челюсть и щелкнув ею, бег продолжал, но уже по изломанной траектории со снижением и разворотом на спину.

Второго, запыхавшегося, из-за угла выскочившего, Алексей Алексеевич на руки поймал, как ребенка, улыбнулся ему и, обхватив огромной лапой затылок, ляпнул рожей об кирпичный угол.

Во времена его юности не было такого заведения, чтобы люди на арене друг другу морды били на потеху публике. В те славные времена на аренах цирков борцы в честном поединке мерились силушкой без мордобоя. Был Алексей Алексеевич в те годы борцом цирковым. Оттуда после переворота октябрьского его и забрали в охрану кремлевскую. Работал ладно, служил честно. Только после убийства товарища Свердлова решил он понемногу от того дела охранного отойти, больным сказавшись. Уж очень легко там, в банке паучьей, ни за что ни про что в виноватые попасть. Но через много лет судьба его и тут нашла. Где-то какое-то дело крутится, кто-то в чем-то виноват, а вертлявые за ним увязались.