Сумерки

— Почему ты так поступил? Почему не дал яду подействовать? Сейчас бы я уже была одной из вас…

Его глаза стали совсем темными, выдавая ярость и изумление. Значит, Элис слишком занята собственными переживаниями или в присутствии брата старается быть особенно осторожной. Тонкие ноздри трепетали, рот превратился в жесткую полоску.

Отвечать он не собирался.

— У меня никогда раньше не было парня, но почему-то кажется, что в любых взаимоотношениях должно быть равенство… Мужчине не следует постоянно доминировать! Мы с тобой можем в равной мере направлять и защищать друг друга.

Эдвард задумчиво скрестил руки на груди. Судя по выражению лица, ему удалось совладать с яростью. По крайней мере, он злился не на меня. Надеюсь, мне удастся предупредить Элис…

— Ты тоже меня спасла, — тихо промолвил он.

— Мне же не хочется постоянно быть жертвой. Девушкам тоже нравится спасать мир!

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — уныло проговорил Эдвард, внимательно разглядывая мою наволочку.

— Еще как понимаю.

— Нет, даже не спорь! Я стал другим девяносто лет назад и до сих пор не знаю, как к этому относиться.

— Неужели ты жалеешь, что Карлайл тебя спас?

— Конечно, нет! — после некоторой паузы ответил Эдвард. — Я же умирал, никакого будущего не было.

— Ты — смысл моей жизни. Если не будет тебя, то жить мне незачем, — призналась я и тут же почувствовала облегчение. Пусть лучше знает правду.

Эдвард молчал. Значит, он настроен весьма и весьма решительно.

— Я не могу так поступить, Белла. Не могу и не хочу.

— Почему не хочешь? — истерически закричала я, хотя обещала себе быть спокойной. — Не говори, что это трудно! После того, что случилось, я готова ко всему!

Эдвард окинул меня гневным взглядом.

— Даже к боли? — саркастически усмехнулся он.

Против собственной воли я побледнела. Наверное, этот ужас будет преследовать меня до самой смерти: огонь, растекающийся по венам.

— Ничего, — надменно заявила я, — как-нибудь справлюсь.

— Оказывается, храбрость может дойти до абсурда!

— Дело не в этом, — настаивала я. — Потерпеть три дня для меня не проблема.

Эдвард недовольно поморщился, сообразив, что о процессе перерождения я осведомлена гораздо лучше, чем ему хотелось бы. С трудом подавив раздражение, он задумчиво посмотрел мне в глаза.

— А как же Чарли и Рене? Вопрос застал меня врасплох.

— Естественно, всех правил я не знаю, но, если понадобится, я готова оставить родителей. В любом случае, через год мне пришлось бы уехать в колледж, и мы встречались бы только на каникулах. Чарли с Рене понимают, что я взрослая и вот-вот начну самостоятельную жизнь. Они справятся. — Я храбрилась, как могла, про себя решив, что время от времени буду навещать отца. — Я взрослая и сама распоряжаюсь собственной жизнью.

Эдварду мой ответ не понравился.

— Вот именно, — вспылил он, — а со мной ты ничем распоряжаться не сможешь!

— Если не терпится увидеть меня на смертном одре, то поспешу тебя обрадовать: я только что там была и, возможно, не в последний раз!

— Ты поправишься, — пообещал Эдвард.

Чтобы успокоиться, я глубоко вдохнула, не обращая внимания на резкую боль в подреберье. Мы молча буравили друг друга взглядами. Похоже, он не собирается идти на компромисс.

— Хочу кое в чем признаться… Я умираю. Об этом стало известно задолго до моего приезда в Форкс.

Эдвард явно ждал продолжения, а на его лице поочередно отражались недоверие, смущение и… ужас. Он открыл рот, но произнести так ничего и не решился.

— Болезнь неизлечима, — ответила на немой вопрос я.

Потемневшие глаза изучали мое лицо, отчаянно стараясь найти хоть что-то, указывающее на то, что я лгу или неудачно шучу.

— А Чарли знает?

— Конечно. Просто мы стараемся об этом не думать…

Рот Эдварда снова безвольно приоткрылся, но он тут же взял себя в руки. Его лицо превратилось в маску.

— И что это за болезнь?

Я наблюдала за ним с благоговейным страхом. Если сказать, что это рак, он не остановится, пока не найдет лекарство. И найдет наверняка.

— Она называется… смертность, — наконец ответила я.

— Ах! — разъяренно воскликнул Эдвард и выскочил из кресла с такой силой, что моя кровать заходила ходуном. Он гневно мерил комнату шагами и старался на меня не смотреть. Из его горла доносилось утробное рычание; похоже, сейчас с ним лучше не разговаривать.