Гостья

Джеб снова повел меня вперед. Теперь и наши шаги отдавались гулким эхом: песок и камни явно остались позади, почва под ногами была ровной и твердой.

Солнце скрылось – оно больше не обжигало кожу и не палило волосы.

Я сделала еще шаг. Воздух изменился: никаких дуновений, я просто «вошла» в него. Сухой ветер пустыни исчез. Здесь воздух был неподвижным, прохладным, даже слегка влажным – ощущался вкус и запах затхлости.

И у меня, и у Мелани скопилось множество вопросов. Ей хотелось задать свои, но я хранила молчание. Никакие слова нас не спасли бы.

– Ладно, можешь выпрямиться, – разрешил Джеб.

Я медленно подняла голову.

Даже с завязанными глазами было ясно, что вокруг темно. У краев повязки проступала сплошная чернота. За спиной нетерпеливо топтались остальные, ожидая, когда мы двинемся в путь.

– Сюда, – произнес Джеб и повел меня дальше.

Шаги отдавались эхом совсем близко – должно быть, мы находились в замкнутом пространстве. Я все еще непроизвольно пригибала голову.

Мы прошли еще немного, развернулись и, казалось, по кривой дуге направились обратно. Дорога пошла под уклон, который с каждым шагом становился все круче, и Джеб одной рукой меня поддерживал. Я цеплялась за его грубую ручищу и, спотыкаясь, брела в темноту – как долго, не знаю. Вероятно, путь казался дольше, чем был на самом деле, потому что каждую минуту растягивал страх.

Мы еще раз повернули, а затем пол пошел вверх.

Одеревенелые ноги отказывались идти, и там, где тропинка стала круче, Джебу пришлось тащить меня наверх. Чем дальше мы заходили, тем сильнее тянуло сыростью и затхлостью, но чернота не менялась. Слышно было лишь наши шаги да их близкое эхо.

Постепенно тропинка выровнялась, начала петлять и закручиваться по-змеиному.

Наконец-то по краям повязки забрезжил долгожданный свет. Мне хотелось, чтобы повязка сползла сама, потому что я боялась ее стянуть. Наверное, было бы не так страшно, если бы я знала, где и с кем нахожусь.

Вместе со светом пришел звук. Странный неразборчивый гул, похожий на перешептывание. Почти как шелест водопада.

Гул становился все громче, по мере того как мы подходили ближе, и все меньше походил на шум воды. Высокие и низкие тона перемешивались гулким многоголосием и отдавались эхом. Будь в нем побольше стройности, его можно было бы сравнить с неумолкающей музыкой, какую мне довелось слушать и петь в Поющем мире. Тьма под повязкой воскресила воспоминание о слепоте.

Мелани разгадала эту какофонию раньше меня. Я никогда еще не слышала подобных звуков, потому что прежде не жила среди людей.

«Спорят и ругаются, – догадалась она. – Много народу…»

Звук манил ее. Значит, тут были еще люди?

Даже восемь выживших стали для нас обеих сюрпризом. Куда мы попали?

Руки потянулись сзади к моей шее, и я поспешила от них увернуться.

– Спокойно! – Джеб снял с моих глаз повязку.

Я заморгала, и тени вокруг меня приобретали узнаваемые очертания: грубые, неровные стены, щербатый потолок, истоптанный пыльный пол. Мы находились под землей, в каком-то природном пещерном образовании. Неужели мы так глубоко забрались? Мне казалось, мы дольше поднимались вверх, чем опускались.

Стены и потолок из красновато-бурого камня, испещренные неглубокими дырами, походили на швейцарский сыр. Края нижних дыр истерты, но у отверстий над моей головой они выступали рельефнее и выглядели острее.

Свет шел из широкой дыры впереди, по форме не сильно отличающейся от других, усеявших своды пещеры. Это был вход, ведущий в другое, куда лучше освещенное место. Мелани сгорала от нетерпения, поражаясь и радуясь количеству выживших. Я медлила, внезапно осознав преимущество слепоты перед зрением.

Джеб вздохнул.

– Прости, – очень тихо, так, чтобы расслышала лишь я, пробормотал он.

Я попробовала сглотнуть и не смогла. Руки мои дрожали, как листья на ветру, голова кружилась, но, возможно, виной тому был голод. Джеб втолкнул меня в широкое отверстие, и я застыла, не веря своим глазам.

Туннель вел в огромный зал. Потолок был слишком ярким и слишком высоким – словно искусственное небо. Я постаралась разглядеть, откуда идет свет, но слепящие лучи больно врезались в глаза.

Гул стих, и в огромной пещере внезапно воцарилась мертвая тишина.

По сравнению со сверкающим в вышине потолком пол казался тусклым. Какое-то время глаза привыкали к очертаниям фигур впереди.

Толпа. Другого слова не подобрать – передо мной стояла человеческая толпа, молчащая и неподвижная. Все взгляды устремились на меня, и в каждом горело знакомое мне с рассвета выражение – жгучая и беспощадная ненависть.