Облако в штанах

Облако в штанах

• Вашу мысль,
• мечтающую на размягченном мозгу,
• как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
• буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
• досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
• У меня в душе ни одного седого волоса,
• и старческой нежности нет в ней!
• Мир огромив мощью голоса,
• иду — красивый,
• двадцатидвухлетний.
• Нежные!
• Вы любовь на скрипки ложите.
• Любовь на литавры ложит грубый.
• А себя, как я, вывернуть не можете,
• чтобы были одни сплошные губы!
• Приходите учиться —
• из гостиной батистовая,
• чинная чиновница ангельской лиги.
• И которая губы спокойно перелистывает,
• как кухарка страницы поваренной книги.
• Хотите —
• буду от мяса бешеный
• — и, как небо, меняя тона —
• хотите —
• буду безукоризненно нежный,
• не мужчина, а — облако в штанах!
• Не верю, что есть цветочная Ницца!
• Мною опять славословятся
• мужчины, залежанные, как больница,
• и женщины, истрепанные, как пословица.

1

• Вы думаете, это бредит малярия?
• Это было,
• было в Одессе.
• "Приду в четыре", — сказала Мария.
• Восемь.
• Девять.
• Десять.
• Вот и вечер
• в ночную жуть
• ушел от окон,
• хмурый,
• декабрый.
• В дряхлую спину хохочут и ржут
• канделябры.
• Меня сейчас узнать не могли бы:
• жилистая громадина
• стонет,
• корчится.
• Что может хотеться этакой глыбе?
• А глыбе многое хочется!
• Ведь для себя не важно
• и то, что бронзовый,
• и то, что сердце — холодной железкою.
• Ночью хочется звон свой
• спрятать в мягкое,
• в женское.
• И вот,
• громадный,
• горблюсь в окне,
• плавлю лбом стекло окошечное.
• Будет любовь или нет?
• Какая —
• большая или крошечная?
• Откуда большая у тела такого:
• должно быть, маленький,
• смирный любёночек.
• Она шарахается автомобильных гудков.
• Любит звоночки коночек.
• Еще и еще,
• уткнувшись дождю
• лицом в его лицо рябое,
• жду,
• обрызганный громом городского прибоя.
• Полночь, с ножом мечась,
• догнала,
• зарезала, —
• вон его!
• Упал двенадцатый час,
• как с плахи голова казненного.
• В стеклах дождинки серые
• свылись,
• гримасу громадили,
• как будто воют химеры
• Собора Парижской Богоматери.
• Проклятая!
• Что же, и этого не хватит?
• Скоро криком издерется рот.
• Слышу:
• тихо,
• как больной с кровати,
• спрыгнул нерв.
• И вот, —
• сначала прошелся
• едва-едва,
• потом забегал,
• взволнованный,
• четкий.
• Теперь и он и новые два
• мечутся отчаянной чечеткой.
• Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
• Нервы —
• большие,
• маленькие,
• многие! —
• скачут бешеные,
• и уже
• у нервов подкашиваются ноги!
• А ночь по комнате тинится и тинится, —
• из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
• Двери вдруг заляскали,
• будто у гостиницы
• не попадает зуб на зуб.
• Вошла ты,
• резкая, как "нате!",
• муча перчатки замш,
• сказала:
• "Знаете —
• я выхожу замуж".
• Что ж, выходите.
• Ничего.
• Покреплюсь.
• Видите — спокоен как!
• Как пульс
• покойника.
• Помните?
• Вы говорили:
• "Джек Лондон,
• деньги,
• любовь,
• страсть", —
• а я одно видел:
• вы — Джоконда,
• которую надо украсть!
• И украли.
• Опять влюбленный выйду в игры,
• огнем озаряя бровей загиб.
• Что же!
• И в доме, который выгорел,
• иногда живут бездомные бродяги!
• Дразните?
• "Меньше, чем у нищего копеек,
• у вас изумрудов безумий".
• Помните!
• Погибла Помпея,
• когда раздразнили Везувий!
• Эй!
• Господа!
• Любители
• святотатств,
• преступлений,
• боен, —
• а самое страшное
• видели —
• лицо мое,
• когда
• я
• абсолютно спокоен?
• И чувствую —
• "я"
• для меня мало.
• Кто-то из меня вырывается упрямо.
• Allo!
• Кто говорит?
• Мама?
• Мама!
• Ваш сын прекрасно болен!
• Мама!
• У него пожар сердца.
• Скажите сестрам, Люде и Оле, —
• ему уже некуда деться.
• Каждое слово,
• даже шутка,
• которые изрыгает обгорающим ртом он,
• выбрасывается, как голая проститутка
• из горящего публичного дома.
• Люди нюхают —
• запахло жареным!
• Нагнали каких-то.
• Блестящие!
• В касках!
• Нельзя сапожища!
• Скажите пожарным:
• на сердце горящее лезут в ласках.
• Я сам.
• Глаза наслезнённые бочками выкачу.
• Дайте о ребра опереться.
• Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
• Рухнули.
• Не выскочишь из сердца!
• На лице обгорающем
• из трещины губ
• обугленный поцелуишко броситься вырос.
• Мама!
• Петь не могу.
• У церковки сердца занимается клирос!
• Обгорелые фигурки слов и чисел
• из черепа,
• как дети из горящего здания.
• Так страх
• схватиться за небо
• высил
• горящие руки «Лузитании».
• Трясущимся людям
• в квартирное тихо
• стоглазое зарево рвется с пристани.
• Крик последний, —
• ты хоть
• о том, что горю, в столетия выстони!

2

• Славьте меня!
• Я великим не чета.
• Я над всем, что сделано,
• ставлю " nihil ".^[1]
• Никогда
• ничего не хочу читать.
• Книги?
• Что книги!
• Я раньше думал —
• книги делаются так:
• пришел поэт,
• легко разжал уста,
• и сразу запел вдохновенный простак —
• пожалуйста!
• А оказывается —
• прежде чем начнет петься,
• долго ходят, размозолев от брожения,
• и тихо барахтается в тине сердца
• глупая вобла воображения.
• Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
• из любвей и соловьев какое-то варево,
• улица корчится безъязыкая —
• ей нечем кричать и разговаривать.
• Городов вавилонские башни,
• возгордясь, возносим снова,
• а бог
• города на пашни
• рушит,
• мешая слово.
• Улица муку молча пёрла.
• Крик торчком стоял из глотки.
• Топорщились, застрявшие поперек горла,
• пухлые taxi и костлявые пролетки
• грудь испешеходили.
• Чахотки площе.
• Город дорогу мраком запер.
• И когда —
• все-таки! —
• выхаркнула давку на площадь,
• спихнув наступившую на горло паперть,
• думалось:
• в хорах архангелова хорала
• бог, ограбленный, идет карать!
• А улица присела и заорала:
• "Идемте жрать!"
• Гримируют городу Круппы и Круппики
• грозящих бровей морщь,
• а во рту
• умерших слов разлагаются трупики,
• только два живут, жирея —
• "сволочь"
• и еще какое-то,
• кажется, «борщ».
• Поэты,
• размокшие в плаче и всхлипе,
• бросились от улицы, ероша космы:
• "Как двумя такими выпеть
• и барышню,
• и любовь,
• и цветочек под росами?"
• А за поэтами —
• уличные тыщи:
• студенты,
• проститутки,
• подрядчики.
• Господа!
• Остановитесь!
• Вы не нищие,
• вы не смеете просить подачки!
• Нам, здоровенным,
• с шаго саженьим,
• надо не слушать, а рвать их —
• их,
• присосавшихся бесплатным приложением
• к каждой двуспальной кровати!
• Их ли смиренно просить:
• "Помоги мне!"
• Молить о гимне,
• об оратории!
• Мы сами творцы в горящем гимне —
• шуме фабрики и лаборатории.
• Что мне до Фауста,
• феерией ракет
• скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
• Я знаю —
• гвоздь у меня в сапоге
• кошмарней, чем фантазия у Гете!
• Я,
• златоустейший,
• чье каждое слово
• душу новородит,
• именинит тело,
• говорю вам:
• мельчайшая пылинка живого
• ценнее всего, что я сделаю и сделал!
• Слушайте!
• Проповедует,
• мечась и стеня,
• сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
• Мы
• с лицом, как заспанная простыня,
• с губами, обвисшими, как люстра,
• мы,
• каторжане города-лепрозория,
• где золото и грязь изъязвили проказу, —
• мы чище венецианского лазорья,
• морями и солнцами омытого сразу!
• Плевать, что нет
• у Гомеров и Овидиев
• людей, как мы,
• от копоти в оспе.
• Я знаю —
• солнце померкло б, увидев
• наших душ золотые россыпи!
• Жилы и мускулы — молитв верней.
• Нам ли вымаливать милостей времени!
• Мы —
• каждый —
• держим в своей пятерне
• миров приводные ремни!
• Это взвело на Голгофы аудиторий
• Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
• и не было ни одного,
• который
• не кричал бы:
• "Распни,
• распни его!"
• Но мне —
• люди,
• и те, что обидели —
• вы мне всего дороже и ближе.
• Видели,
• как собака бьющую руку лижет?!
• Я,
• обсмеянный у сегодняшнего племени,
• как длинный
• скабрезный анекдот,
• вижу идущего через горы времени,
• которого не видит никто.

• Где глаз людей обрывается куцый,
• главой голодных орд,
• в терновом венце революций
• грядет шестнадцатый год.
• А я у вас — его предтеча;
• я — где боль, везде;
• на каждой капле слёзовой течи
• распял себя на кресте.
• Уже ничего простить нельзя.
• Я выжег души, где нежность растили.
• Это труднее, чем взять
• тысячу тысяч Бастилий!
• И когда,
• приход его
• мятежом оглашая,
• выйдете к спасителю —
• вам я
• душу вытащу,
• растопчу,
• чтоб большая! —
• и окровавленную дам, как знамя.

3

• Ах, зачем это,
• откуда это
• в светлое весело
• грязных кулачищ замах!
• Пришла
• и голову отчаянием занавесила
• мысль о сумасшедших домах.
• И —
• как в гибель дредноута
• от душащих спазм
• бросаются в разинутый люк —
• сквозь свой
• до крика разодранный глаз
• лез, обезумев, Бурлюк.
• Почти окровавив исслезенные веки,
• вылез,
• встал,
• пошел
• и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
• взял и сказал:
• "Хорошо!"
• Хорошо, когда в желтую кофту
• душа от осмотров укутана!
• Хорошо,
• когда брошенный в зубы эшафоту,
• крикнуть:
• "Пейте какао Ван-Гутена!"
• И эту секунду,
• бенгальскую,
• громкую,
• я ни на что б не выменял,
• я ни на…
• А из сигарного дыма
• ликерною рюмкой
• вытягивалось пропитое лицо Северянина.
• Как вы смеете называться поэтом
• и, серенький, чирикать, как перепел!
• Сегодня
• надо
• кастетом
• кроиться миру в черепе!
• Вы,
• обеспокоенные мыслью одной —
• "изящно пляшу ли", —
• смотрите, как развлекаюсь
• я —
• площадной
• сутенер и карточный шулер.
• От вас,
• которые влюбленностью мокли,
• от которых
• в столетия слеза лилась,
• уйду я,
• солнце моноклем
• вставлю в широко растопыренный глаз.
• Невероятно себя нарядив,
• пойду по земле,
• чтоб нравился и жегся,
• а впереди
• на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
• Вся земля поляжет женщиной,
• заерзает мясами, хотя отдаться;
• вещи оживут —
• губы вещины
• засюсюкают:
• "цаца, цаца, цаца!"
• Вдруг
• и тучи
• и облачное прочее
• подняло на небе невероятную качку,
• как будто расходятся белые рабочие,
• небу объявив озлобленную стачку.
• Гром из-за тучи, зверея, вылез,
• громадные ноздри задорно высморкая,
• и небье лицо секунду кривилось
• суровой гримасой железного Бисмарка.
• И кто-то,
• запутавшись в облачных путах,
• вытянул руки к кафе —
• и будто по-женски,
• и нежный как будто,
• и будто бы пушки лафет.
• Вы думаете —
• это солнце нежненько
• треплет по щечке кафе?
• Это опять расстрелять мятежников
• грядет генерал Галифе!
• Выньте, гулящие, руки из брюк —
• берите камень, нож или бомбу,
• а если у которого нету рук —
• пришел чтоб и бился лбом бы!
• Идите, голодненькие,
• потненькие,
• покорненькие,
• закисшие в блохастом грязненьке!
• Идите!
• Понедельники и вторники
• окрасим кровью в праздники!
• Пускай земле под ножами припомнится,
• кого хотела опошлить!
• Земле,
• обжиревшей, как любовница,
• которую вылюбил Ротшильд!
• Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
• как у каждого порядочного праздника —
• выше вздымайте, фонарные столбы,
• окровавленные туши лабазников.
• Изругивался,
• вымаливался,
• резал,
• лез за кем-то
• вгрызаться в бока.
• На небе, красный, как марсельеза,
• вздрагивал, околевая, закат.
• Уже сумашествие.
• Ничего не будет.
• Ночь придет,
• перекусит
• и съест.
• Видите —
• небо опять иудит
• пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
• Пришла.
• Пирует Мамаем,
• задом на город насев.
• Эту ночь глазами не проломаем,
• черную, как Азеф!
• Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
• вином обливаю душу и скатерть
• и вижу:
• в углу — глаза круглы, —
• глазами в сердце въелась богоматерь.
• Чего одаривать по шаблону намалеванному
• сиянием трактирную ораву!
• Видишь — опять
• голгофнику оплеванному
• предпочитают Варавву?
• Может быть, нарочно я
• в человечьем месиве
• лицом никого не новей.
• Я,
• может быть,
• самый красивый
• из всех твоих сыновей.
• Дай им,
• заплесневшим в радости,
• скорой смерти времени,
• чтоб стали дети, должные подрасти,
• мальчики — отцы,
• девочки — забеременели.
• И новым рожденным дай обрасти
• пытливой сединой волхвов,
• и придут они —
• и будут детей крестить
• именами моих стихов.
• Я, воспевающий машину и Англию,
• может быть, просто,
• в самом обыкновенном Евангелии
• тринадцатый апостол.
• И когда мой голос
• похабно ухает —
• от часа к часу,
• целые сутки,
• может быть, Иисус Христос нюхает
• моей души незабудки.

4

• Мария! Мария! Мария!
• Пусти, Мария!
• Я не могу на улицах!
• Не хочешь?
• Ждешь,
• как щеки провалятся ямкою
• попробованный всеми,
• пресный,
• я приду
• и беззубо прошамкаю,
• что сегодня я
• "удивительно честный".
• Мария,
• видишь —
• я уже начал сутулиться.
• В улицах
• люди жир продырявят в четырехэтажных зобах,
• высунут глазки,
• потертые в сорокгодовой таске, —
• перехихикиваться,
• что у меня в зубах
• — опять! —
• черствая булка вчерашней ласки.
• Дождь обрыдал тротуары,
• лужами сжатый жулик,
• мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,
• а на седых ресницах —
• да! —
• на ресницах морозных сосулек
• слезы из глаз —
• да! —
• из опущенных глаз водосточных труб.
• Всех пешеходов морда дождя обсосала,
• а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
• лопались люди,
• проевшись насквозь,
• и сочилось сквозь трещины сало,
• мутной рекой с экипажей стекала
• вместе с иссосанной булкой
• жевотина старых котлет.
• Мария!
• Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
• Птица
• побирается песней,
• поет,
• голодна и звонка,
• а я человек, Мария,
• простой,
• выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
• Мария, хочешь такого?
• Пусти, Мария!
• Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
• Мария!
• Звереют улиц выгоны.
• На шее ссадиной пальцы давки.
• Открой!
• Больно!
• Видишь — натыканы
• в глаза из дамских шляп булавки!
• Пустила.
• Детка!
• Не бойся,
• что у меня на шее воловьей
• потноживотые женщины мокрой горою сидят, —
• это сквозь жизнь я тащу
• миллионы огромных чистых любовей
• и миллион миллионов маленьких грязных любят.
• Не бойся,
• что снова,
• в измены ненастье,
• прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —
• "любящие Маяковского!" —
• да ведь это ж династия
• на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
• Мария, ближе!
• В раздетом бесстыдстве,
• в боящейся дрожи ли,
• но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
• я с сердцем ни разу до мая не дожили,
• а в прожитой жизни
• лишь сотый апрель есть.
• Мария!
• Поэт сонеты поет Тиане,
• а я —
• весь из мяса,
• человек весь — тело твое просто прошу,
• как просят христиане —
• "хлеб наш насущный
• даждь нам днесь".
• Мария — дай!
• Мария!
• Имя твое я боюсь забыть,
• как поэт боится забыть
• какое-то
• в муках ночей рожденное слово,
• величием равное богу.
• Тело твое
• я буду беречь и любить,
• как солдат,
• обрубленный войною,
• ненужный,
• ничей,
• бережет свою единственную ногу.
• Мария —
• не хочешь?
• Не хочешь!
• Ха!
• Значит — опять
• темно и понуро
• сердце возьму,
• слезами окапав,
• нести,
• как собака,
• которая в конуру
• несет
• перееханную поездом лапу.
• Кровью сердце дорогу радую,
• липнет цветами у пыли кителя.
• Тысячу раз опляшет Иродиадой
• солнце землю —
• голову Крестителя.
• И когда мое количество лет
• выпляшет до конца —
• миллионом кровинок устелется след
• к дому моего отца.
• Вылезу
• грязный (от ночевок в канавах),
• стану бок о бок,
• наклонюсь
• и скажу ему на ухо:
• — Послушайте, господин бог!
• Как вам не скушно
• в облачный кисель
• ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
• Давайте — знаете —
• устроимте карусель
• на дереве изучения добра и зла!
• Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
• и вина такие расставим по столу,
• чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
• хмурому Петру Апостолу.
• А в рае опять поселим Евочек:
• прикажи, —
• сегодня ночью ж
• со всех бульваров красивейших девочек
• я натащу тебе.
• Хочешь?
• Не хочешь?
• Мотаешь головою, кудластый?
• Супишь седую бровь?
• Ты думаешь —
• этот,
• за тобою, крыластый,
• знает, что такое любовь?
• Я тоже ангел, я был им —
• сахарным барашком выглядывал в глаз,
• но больше не хочу дарить кобылам
• из сервской муки изваянных ваз.
• Всемогущий, ты выдумал пару рук,
• сделал,
• что у каждого есть голова, —
• отчего ты не выдумал,
• чтоб было без мук
• целовать, целовать, целовать?!
• Я думал — ты всесильный божище,
• а ты недоучка, крохотный божик.
• Видишь, я нагибаюсь,
• из-за голенища
• достаю сапожный ножик.
• Крыластые прохвосты!
• Жмитесь в раю!
• Ерошьте перышки в испуганной тряске!
• Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
• отсюда до Аляски!
• Пустите!
• Меня не остановите.
• Вру я,
• в праве ли,
• но я не могу быть спокойней.
• Смотрите —
• звезды опять обезглавили
• и небо окровавили бойней!
• Эй, вы!
• Небо!
• Снимите шляпу!
• Я иду!
• Глухо.
• Вселенная спит,
• положив на лапу
• с клещами звезд огромное ухо.

1914–1915

---

1 nihil (лат.) — ничто