Дабог

Андрей поднял взгляд. Полвин и Лисецкий одновременно кивнули. По их глазам Рощин видел, что они действительно понимают его… По крайней мере ему хотелось верить в такое понимание…

— Это одна сторона проблемы, — произнес он, взяв со стола пачку сигарет. — Но миллионы людей, призванных сейчас во флот, скоро закончат свои внутренние искания, их повяжут кровью, как Сейч пытался сделать это сегодня со мной. И что самое удручающее — они не увидят на своем пути никакого достойного сопротивления, которое заставило бы их задуматься — за что они проливают кровь, чьи интересы пытаются защитить?.. Им будет практически неведома заставляющая переосмысливать войну горечь поражений, потому что колонии разрозненны, эгоистичны в силу особенностей своего развития, и не нужно взирать на Дабог как на правило этой войны — правилом, к сожалению, станет Кассия… Миры будут падать под сапог Альянса один за другим, как переспелые яблоки. Ну, а те, кто попытается организовать разрозненное сопротивление, будут стерты, превращены в пепел…

— И где же выход? — хмуро осведомился Полвин.

— Мы должны попытаться если не объединить, то хотя бы проинформировать колонии о существующей угрозе.

— Согласен… Но что это даст?

— Миллиарды людей на Земле влачат жалкое существование, — повторил Рощин. — Им нужно дать шанс, донести до них желание колоний принять новых граждан и без войны… Все имеют право жить, Николай Андреевич. Колонии должны бороться, но не за то, чтобы оставить все как есть и почивать на лаврах, наплевав на горе миллиардов иных людей.

— Это я понимаю. Но, оповестив иные колонии, мы разве не спровоцируем новый, еще более жестокий виток уже развязанной войны?

— Да… — скупо согласился Андрей. — Это будет война. Страшная… Жестокая… Борьба за выживание… — немного подумав, добавил он. — Но иначе корабли Альянса просто сотрут колонии поодиночке, сколько бы их ни было, а на уцелевших в этой бойне планетах насадят свою, весьма сомнительную культуру земных муравейников, возможно, возродят рабство, что неизбежно приведет к новой войне… Потому что после ковровых бомбардировок пригодных жизненных пространств останется слишком мало для полноценного расселения… Этот порочный круг может быть бесконечен и приведет к гибели всех нас. Если Земля не получит отпор, то правительство Джона Хаммера создаст на костях колоний серую, унылую империю урбанизированных центров, где будет задушена всякая свобода. Людям нужно дать шанс выбирать самим, во имя чего им жить и за кого отдавать эту самую жизнь. Если внеземные миры объединятся и дадут отпор агрессии, то правительство Хаммера падет, потому что ситуация на Земле давно близка к взрыву и их спасает только бескровная, победоносная война… Земля сегодняшняя — это колосс на глиняных ногах, и если он рухнет, то тогда уже на совести колоний будет вопрос об открытии свободной эмиграции. Другого пути я не вижу…

Николай во время этой речи смотрел на Андрея и не уставал поражаться: кто перед ним — признанный полководец, стратег или же действительно изгой, дезертир по убеждениям?

Заметив его взгляд, Рощин кивнул в сторону Ольги:

— Это она подсказала мне… — признался он. — Я только взглянул на ситуацию с точки зрения рядового человека с Земли…

— Не слишком ли глубоко мы копаем? — высказал свое сомнение Лозин.

— Нет, Вадим Петрович… Нет! — Полвин встал, прихлопнув ладонью по столешнице. — Мы сами творим свою судьбу, не более… Так оно и должно быть… Кто‑то сидит, забившись в нору, а мы… Если и проиграем, то умрем с честью… — произнес он. — Я не буду сидеть и ждать, пока меня сгонят с земли и пошлют работать на подземный завод во благо порабощения чужих миров. Нет…

— Но семьи, Кассия…

— Кассии ничто не угрожает, Вадим! — резко оборвал его Лисецкий, поддержав тем самым Полвина. — Капитуляция — это уже свершившийся факт. Мы оккупированы. А семьи… Семьи мы заберем с собой, чтобы не на ком было отыграться… Пусть оставшиеся валят все на нас, пусть наши имения сожгут, разорят… Я чувствую — это произойдет так или иначе… Ты как хочешь, Вадим, а я поддержу Николая!..

Лозин покачал головой, вскинул взгляд на Марию и, заметив, как та едва заметно кивнула мужу, понял: она тоже пойдет до конца. На лице Ольги было написано смятение, но Лозин не сомневался — младшая Полвина не отступится ни от своих внутренних убеждений, ни от отца…