Дабог

Боль — вот что оказалось сильнее страха, выше моральных барьеров, чудовищнее всех взятых вместе сомнений и комплексов; боль заставила ее кричать, боль послала вперед искалеченный ступоход машины, нашла новую точку опоры… она вырвала из пересохшего горла Ольги Полвиной мучительный, сдавленный стон, когда истерзанное снарядами сочленение механической ноги отказалось держать вес многотонного тела…

Боль… Адская, нечеловеческая боль, которая заполняла разум, топила его в жарком, кровавом дурмане…

«Беркут», приволакивая поврежденный привод, сделал еще один шаг, пошатнулся, чиркнул правым боком о стену здания, рывком повернул торс, и его перезарядившиеся лазеры плюнули в дым веером ослепительных световых стрел… И еще… И еще раз…

Ольга кричала от сжигавшей ее боли, судорожно, безрассудно сжимая гашетки, пока энергетические накопители огромной машины не опустели напрочь…

* * *

Когда рассеялся дым, улица была пуста.

В ста метрах от «Беркута» возвышались бесформенные груды спекшегося в шлак металла.

Это оказалось все, что осталось от трех атаковавших ее «Фалангеров»…

Впрочем, Ольге уже было все равно.

Она не верила, что может после этого ходить, жить, дышать…

Машинально вырвав запястья из нейросенсорных захватов, она встала, посмотрела на свои ноги, увидела розовую кожу на том месте, где ее сознание ожидало встретить развороченную плоть, и, едва соображая, что делает, полезла вниз, прочь из рубки, где ей довелось пережить самые жуткие мгновенья в своей жизни.

Горячий асфальт дымился.

Ольга в шоке посмотрела вокруг.

«Фалангер», которого она пыталась защитить, лежал метрах в двадцати позади «Беркута». Полукруглый триплекс его рубки был выбит, и оттуда, извиваясь, пытался выползти человек. Его окровавленные пальцы судорожно хватали воздух…

Глава 20

Ущелье перед входом в ангар основного модуля «Кассиопеи». Без четверти четыре по времени Кассии.

— Деда! Деда, что с тобой!.. Маленький Андрейка, распихивая взрослых, кинулся навстречу Лозину, который, пошатываясь, сгорбившись под своей ношей, появился в устье ведущего к АХУМу ущелья.

Никто не успел его остановить — Катерина, Мария, две дочери Лисецкого, Наташа и Светлана, побледнев, бросились следом, но внук первым добежал до Лозина; обняв колени Вадима Петровича, он вдруг перестал плакать, прижался щекой к заскорузлым от грязи и крови брюкам и спросил, вздрагивая всем телом:

— Деда, тебе больно? Тебя побили?

Едва ли Вадим Петрович воспринимал его слова. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, из последних сил удерживая на сгорбленной спине тяжелый кусок катапультированного кресла, к которому было намертво пристегнуто страховочными ремнями бессознательное тело Андрея Рощина.

Это был самый длинный путь в жизни Вадима Петровича Лозина.

Прав был Игорь… Страх — это что‑то личное, интимное, так же как и любовь. Он рождается и умирает внутри человека. Но познав его, выносив в себе, а затем убив, человек становится совершенно другим.

Он смотрел на окружившие его лица женщин, на их глаза, полные сострадания, слез, на бестолковые руки, что тянулись поддержать его, прикоснуться, погладить, и вдруг сказал, не слыша собственного голоса:

— Ну, что засуетились? Живой я… Андрея несите в корабль, живо!..

Его послушали беспрекословно. Даже Катюша, взглянув на мужа, поняла Вадим действительно живой, даже не ранен, но что‑то случилось с ним внутри.

Освободившись от груза, Лозин бессильно опустился на камни.

— Несите! Я сейчас… Сейчас приду!

Заметив внука, который стоял подле, расширенными глазами глядя на кровь, которая сочилась из ушей деда, Лозин вдруг понял, что не может привычно улыбнуться, глядя на Андрейку, потому что внутри, в душе, он уже знал — этому поколению будет дана совершенно иная жизнь…

— Ну‑ка, сбегай посмотри, не идет там кто? — неестественно громко попросил он.

Андрейка испуганно посмотрел на деда, потом кивнул и бегом кинулся к повороту дороги, откуда был виден пологий спуск к старому поселку…

Забежав за поворот, он остановился как вкопанный.

Эта картина останется в памяти мальчика навсегда.

По каменистому склону, ко входу в ущелье, прихрамывая, подволакивая одну ногу, шел огромный, похожий на сложившую крылья птицу робот.