Дабог

Сколько лет она не слышала этого строгого голоса своего воспитателя? Удивительно, но она подчинилась без пререканий, как в детстве.

Кресло оказалось перевернуто вместе с рубкой, и ей пришлось не сесть, а лечь в него, задрав ноги.

Дрожащие запястья коснулись углублений в подлокотниках, и она почувствовала, как тысячи микроскопических игл впились в ее кожу.

Ступни ног нашарили два углубления в форме подошв…

На пульте управления внезапно вспыхнул изумрудный сигнал.

— Отлично. Включилось ручное управление, — спокойно прокомментировал Степ. Невозмутимость искалеченного дройда подействовала на Ольгу ободряюще. Краем глаза она видела, как Степан извернулся, вытянул руку, ухватил обгоревшими пальцами какой‑то разъем в стене рубки и потянул его, извлекая на свет длинный кабель компьютерного интерфейса. Однако всей его длины не хватило, чтобы достать до облысевшей при пожаре черепной коробки дройда, и Степ опять конвульсивно задергался, придвигаясь к стене.

Снаружи гулко прогрохотала одинокая короткая очередь.

Степ наконец нашел приемлемую позу и воткнул компьютерный разъем в свою черепную коробку.

Ольга совершенно не понимала смысла его манипуляций. Что я делаю в этом кресле? Зачем?!.. Ее трясло, губы дрожали, а назойливое покалывание нейросенсорных иголочек в запястьях рук и в районе затылка пугало до дурноты.

— Степ… — сдавленно произнесла она. — Что ты делаешь? Нам нужно бежать отсюда, понимаешь?!

— Сейчас… — Он опять завозился, потом вытянул руку и намертво вцепился механическими пальцами в вертикальную стойку. — Теперь я закреплен, — сообщил он. — Закрой глаза и представь, что ты встаешь. Остальное я сделаю сам.

— Зачем?! — испугалась она. — Степ, не дури, умоляю тебя! Что ты задумал?!

— Нет времени, Оля… Его сейчас убьют!

— Кого?!

Степ не успел ответить — снаружи что‑то раскатисто ухнуло, и земля задрожала.

Ольга зажмурилась.

Господи… помоги мне…

Мысленно представив, что встает, она напрягла мышцы ног, и вдруг…

Под ложечкой засосало от неприятного чувства — она взмывала на пятнадцатиметровую высоту. Это «Беркут», который теперь являлся продолжением ее нервов, вдруг с душераздирающим визгом перегруженных приводов начал приподниматься, совершенно человеческим движением привстав на одно колено, и…

Она не открывала глаз, но видела мир таким, каким наблюдали его сенсоры шагающей машины…

Это была страшная, щемящая, низвергающая разум секунда слияния человека и кибернетической системы.

Нейросенсорный контакт…

* * *

Андрей Рощин отступал, раз за разом выводя свой «Хоплит» из‑под смертельных ударов лейтенанта.

Почему он колебался, не отвечал на экономные, прицельные очереди автоматических турелей? Разве ему, воспитанному в тюрьме, должны были быть присущи еще какие‑то чувства, кроме звериного инстинкта самосохранения, ярого стремления всегда отвечать ударом на удар?

Выходит, что так…

Снаряды перерубили сосну, за которую ступил «Хоплит» Рощина… Взрывная волна ударила в броню тяжкой судорогой.

Голову Андрея вжало в подголовник.

— Что, Рощин, облажался?! — негромко осведомился по рации Сейч. Хватит играть в кошки‑мышки, ублюдок… Ты что, успел поиметь ее? Что ты так забеспокоился об аборигенах, а?

На лбу Андрея выступили капельки пота.

Он ненавидел таких людей, как лейтенант. Рощин мог вытерпеть многое, но последнее грязное замечание Сейча окончательно выбило его из равновесия.

— Сначала я пришью тебя, а потом позабавлюсь с девочкой… — сообщил коммуникатор. — Передать ей привет?

Андрей не ответил.

Пальцы Рощина пробежались по сенсорным контактам пульта. Внутри «Хоплита», под креслом, что‑то протяжно загудело.

«Фалангер» лейтенанта прошел мимо поверженного «Беркута». Сейч знал, что его лобовая броня практически неуязвима для тех ракет, которыми оснащен «Хоплит» Рощина. Он не боялся. Он играл с ним.

На губах лейтенанта блуждала зловещая улыбка. Наблюдая, как по мере сокращения дистанции на целевом мониторе все ярче и ярче проступал тепловой контур тридцатитонной машины, Сейч уже чувствовал, осязал тот миг, когда он с короткой дистанции разрядит обе пушки прямо в рубку «Хоплита», которым управлял ненавистный пилот. Потеря машины после победы над легендарным «Беркутом» уже не могла взволновать его. Он нутром чувствовал — ему простят все, буквально все, как только он доставит Надырову свой бесценный трофей. Он станет национальным героем, ходячей легендой…