The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты

Ближе к концу блока спасло то, что парень-правозащитник набросился на ФСКНщика, и начал костерить систему нарко-контроля, которая вместо того чтобы бороться с масштабными поставками отравы, борется с мелкими дилерами и подкидывает в карманы клубных жителей тяжелые улики. «Ваше ведомство неоднократно влипало в истории с коррупцией. Может быть, настало время что-то менять в системе?» – только на это меня и хватило. Бездарно, абсолютно бездарно. Даже мой редактор притих, видимо, понимая, что эфир безнадежно слит. Я постоянно косился на студийные часы, умоляя время бежать быстрее. Каждый поворот камеры в мою сторону напоминал мне о Дашиной съемке, цеплял ситуацию и заставлял мысли бежать по кругу: видео – Наташа – я, и обратно. «В кадре» – подсказывает мне ассистент режиссера, и я механическим голосом читаю подводку финала второго блока. Третий блок начинается с унылого монолога главного героя, который благодарит врачей, а нарколог благосклонно кивает и говорит что-то вроде «это же наша работа». И правозащитник уже выдохся, а нарко-контролер оседлал лошадь под названием «нужно сделать так, чтобы общество наконец поняло, что наркотики – это катастрофа. Необходимо это понимание в кино, в литературе, в культуре вообще». В целом – все умерли и я собираюсь из последних сил выгнать из головы мысли про Наташку и зацепить тему легалайза как облегчения ситуации с легкими наркотиками, но в этот момент слева слышится робкий гул, я слегка поворачиваю голову и краем глаза вижу, как расступаются два парня из первого ряда, а между ними начинает падение девушка лет девятнадцати.

Сначала она медленно оседает, а потом вдруг резко падает вперед и в сторону. При касании о трибуну ее голова издает глухой звук «дыыыщ». И все вокруг места падения начинают глухо роптать, а девчонка лежит на полу, и даже мне отсюда видно, что лицо её быстро начинает сереть.

Между рядов тут же возникает оператор с камерой на плече, который снимает лежащую без чувств чувиху, а все вокруг стоят как статисты и смотрят то на девушку, то на оператора с неподдельным интересом. Другие девушки, стоящие рядом, выставляют ноги, чтобы они казались гиперстройными, а некоторые мужики из задних рядов пробиваются, чтобы оказаться ближе к тому месту, на которое работает камера и, кажется, никто вокруг не врубается, что этого не было в сценарии, что это не часть моего шоу...

Представитель ФСКН что-то говорит о влиянии молодежных субкультур на рост наркомании, но я уже не способен адекватно воспринимать его речь. Я прирос к своей трибуне, вытянул шею в сторону места происшествия, у меня моментально пересыхает во рту, а мысли скачут между «ЧП в прямом эфире», «Надо бы заканчивать, сколько времени до конца?» и «Она поднимется или нет?». И гости уже практически не обращают на меня никакого внимания, продолжая свою бессмысленную полемику, а редактор говорит мне в ухо срывающимся голосом, что-то вроде «Андрей, не обращай внимания, ее сейчас уберут», но девушку никто не убирает. Она лежит себе и лежит, похожая на восковую куклу, а оператор делает еще пару шагов и начинает снимать ее крупным планом, практически в упор. В этот момент что-то щелкает во мне, и я кричу не своим голосом:

– Врача в студию! Человеку плохо!

– Андрей, две минуты до конца, ты потерял студию! – истошно вопит редактор. – Девчонка не мешает эфиру! Ее показали крупно всего два раза, успокойся! Ты вообще представляешь, какой это взрыв? От твоей программы люди теряют сознание! Ты лучший, Миркин! Вернись к гостям!

– Кто-нибудь! Вызовите врача немедленно! – Я делаю несколько шагов вперед, как лунатик.

– Андрей! Вернись обратно! Ты слышишь? Брось ее к черту, у нас еще минута сорок в эфире, – надрывается ухо, – у нас срыв программы! Не уходи от гостей!

Но гости сами по себе вдруг замолкают и поворачивают головы в ту сторону, где лежит эта девчонка.

– Послушайте, да она же без сознания, – тихо говорит кто-то из них, а я сбегаю с подиума, двумя руками луплю по камере ближайшего оператора, которому не удается сохранить равновесие, присаживаюсь рядом с девчонкой на корточки и беру ее за руку, абсолютно автоматически.

– Пульс, проверьте пульс, – говорит кто-то рядом, и я в отчаянии сильно сжимаю ее запястье, но толку от этого ноль, ведь я никогда в жизни не измерял пульса.

– Где врач?! – ору я. – У нас человек умирает!!!

Наконец сквозь толпу просачивается толстая тетка в белом халате, садится с другой стороны от тела, щупает пульс и констатирует: