Будь моей навсегда

—Вот смотрите: в субботу вечером Макс на несколько часов украдкой выбрался из своего дома, так? В то же самое время, когда исчезла Лиз. Я вот как себе это представляю: он схватил ее, когда она выходила из больницы, увез ее куда-то, а попозже вернулся, чтобы забрать ее машину. Ему просто фантастически повезло, что он сумел отделаться от полицейских. — Лила многозначительно посмотрела на Тодда. — Я думаю, если уж ты хочешь найти свою подружку, ты просто обязан поговорить с ним «по душам».

—Лила, с каких это пор ты стала такой большой специалисткой по Максу? — выпалила Джессика. — Все в нашей школе любят мою сестру. И никто здесь не сделал бы ничего, что могло бы повредить ей. Ни Макс, ни кто-либо другой. Для этого нужен какой-нибудь... какой-нибудь маньяк...

Ее лицо сморщилось, и из глаз хлынул поток слез. Шагнув к Джессике, Тодд крепко обнял ее.

—     Ну-ну, Джес, успокойся. Все будет хорошо. Но сам он не был в этом так уж уверен. Лила заронила в его сознание новые семена сомнения. А что, собственно, заставляет Джессику и ее брата Стивена быть настолько уверенным, что Максу ничего не известно? В любом случае хуже не будет, если поговорить с ним. Самое страшное, что может быть, — они окажутся ничуть не ближе к разгадке, чем сейчас.

А Макс в этот момент был как раз на пути в школу. Он сидел на месте для пассажира в седане своей матери. После освобождения из полиции он, по сути дела, стал пленником в собственном доме, все время был под неусыпным надзором родителей. Они дали ему понять, что, покинув дом без разрешения, он в последний раз предал их доверие. Его арест и смутил их, и глубоко обидел, так что хотя они и были уверены, что он не имеет никакого отношения к похищению этой Уэйкфилд, они полностью ограничили его свободу. Единственным местом, куда ему дозволялось уходить из дома, была школа.

И в итоге поход в школу в этот день мог бы стать для него едва ли не удовольствием, если бы... если бы не экзамен у мистера Коллинза. Он провел все воскресенье в уединении цокольного этажа, пытаясь изучить «Отелло», и к сумеркам ему показалось, что он наконец-то усек то, что хотел сказать Шекспир. Однако он мало верил в свою способность внятно выразить свои открытия мистеру Коллинзу. Он предполагал, что после этого экзамена ему придется прямиком направиться в канцелярию оформлять документы для занятий в летней школе.

Макс был настолько поглощен мыслями о предстоящем ему тяжелом испытании, что совсем не был готов к приему, оказанному ему при входе на первый же урок. Известие об Элизабет распространилось быстро, а вместе с ним, разумеется, и новость об аресте Макса. Мнения класса по поводу его виновности, казалось, разделились, и в итоге примерно половина его одноклассников взирали на него как на некое неисправимое существо, тог­да как другая половина смотрела на товарища с едва скрываемой жалостью. Но Максу категорически не нравилось ни в каком отношении быть центром внимания. Одно дело, когда сам жаждешь этого внимания, выступая на сцене с ансамблем «Друиды», и совсем другое, когда за таким вниманием стоит клеймо преступника.

К тому времени, когда Макс дотерпел до последнего урока, до английского языка у мистера Кол­линза, ему уже хотелось только одного — разделаться с этим экзаменом и поскорее возвратиться в заточение собственного дома. Он никогда особенно не наслаждался временем, проводимым в школе, но этот день нельзя было сравнить ни с одним другим. Всюду, куда бы он ни направлялся, ему приходилось наталкиваться на холодные взоры тех, кто уже обвинил его в злодейском похищении Элизабет Уэйкфилд. Похоже было на то, что в ближайшее время он станет вариантом Джека-потрошителя при школе Ласковой Долины.

Вскоре, после того как Макс занял свое место,вкласс вошел мистер Коллинз. Исчезновение Элизабет потрясло его: она была одной из его любимых учениц, равно как и одним из самых самоотверженных людей, с которыми он сталкивался за всю свою преподавательскую карьеру. И в этот день лицо его было полно беспокойства. Под его обычно сверкающими веселыми глазами пролегли черные тени. А новые тревожные морщинки сделали его лицо старым и изможденным. Без особого энтузиазма он положил свой «дипломат» на письменный стол, достал из него экзаменационные листы и выложил их перед собой.

Но прежде чем раздать их, он посмотрел на четвертое место в последнем ряду и сказал:

— Макс, могу я на тебя взглянуть? В голосе мистера Коллинза не содержалось ни малейшего намека на гнев или упрек, и тем не менее просто одно то, что его выделили, заставило Макса съежиться от страха. Ему оставалось лишь предположить, что и мистер Коллинз решил добавить свое имя к растущему списку тех, кто стремился расправиться с ним.