80  

— Здравствуйте, — сухо бросил Путин. — Я тут подумал — одну очень своевременную книгу вы уже написали. Называлась она «От первого лица». Сегодня приступаем к написанию еще одной, не менее своевременной книга — «По первое число». Я намерен там более широко объяснить свое отношение к предшествующей эпохе. Конечно, много было хорошего, много завоеваний. Но наряду с этим, вы сами знаете, имелись и серьезные упущения. Развал спецслужб, так? Забвение отдельными товарищами моральных норм, так? Разворовывание страны, приближение к престолу небезупречных, скажем так, личностей… опять же, согласно данным оперативного наблюдения, элементы бытового разложения… Вы это развейте, а потом к Патрушеву зайдите. Он вам даст некоторые стенограммы, переговоры телефонные, — я ведь тоже, как говорится, не зря хлебушек кушал. Не под забором найден, хо-хо. Вольно, разойдись. И помните: если эта книга выйдет менее убедительной, чем та… чем то… которой мы все ожидаем… то следующая часть моих воспоминаний будет называться «До первой крови».

…За первый месяц осени на книжный рынок страны в порядке упреждения было выброшено несколько десятков мемуарных бестселлеров. Александр Лебедь выпустил сборник очерков «Мудрость казармы, или Дедушка спекся»-. Григорий Явлинский подготовил к печати толстый том «Новая Жюстина, или Несчастная судьба добродетели». Геннадий Зюганов издал пятитомник «Несгибаемым курсом» в обработке Александра Проханова: «Кровавый октябрь», «Свет над Русью», «Космическая битва», «Конспирологическая геополитика» и «Верю в колоски будущего!». Чубайс и Кох, объединившись по старой памяти, приступили к написанию совместных мемуаров «Россия во мгле». Иногда они до крови схватывались из-за эпитетов: Кох после драки с Гусинским стал распускать руки. Гусинский за границей издал подарочным тиражом в сто нумерованных экземпляров роскошный сборник «Песни в изгнании», где горько сетовал на свою недальновидность летом 1996 года. Писать мемуаров не стал один Березовский. Он поручил своим акционерам подготовить сборник «Березовский в воспоминаниях современников».

Между тем Дед корпел и корпел над своими мемуарами. Напряжение в обществе достигло крайней точки.

— Папа, — сказала Таня как-то вечером, с улыбкой забирая у отца очередную пачку листов. — Эти-то все там знаешь как переполошились? Даже Бурбулис написал — помнишь Бурбулиса? «О некоторых неизбежных аспектах исторической эпохи последнего десятилетия, сопряженных с имманентными проблемами политической самоидентификации демократов первой волны в условиях нарастающей социальной энтропии»…

— Не забивай себе голову, дочка, — улыбнулся первый президент. — Пусть себе пишут. Наше с тобой дело — свою душу спасать…

И снова склонился над бумагой. Перо его неутомимо покрывало вот уже пятьсот тридцать четвертый лист одними и теми же словами:

«Простите меня. Простите меня. Простите меня».

ИРОНИЯ СУДЬБЫ, или ПОВЕСТЬ О ДВУХ ГОРОДАХ

Каждый год 31 декабря они ходят в баню.

Никто не знает, откуда взялся этот обычай: то ли насмотрелись Эльдара Рязанова и, как космонавты не взлетают без «Белого солнца пустыни», не могут начать новый политический год без совместного похода в парную. То ли, напротив, по любви к замечательному советскому комедиографу позвали его на один из своих банных дней (власть его уважает, сам Ельцин носом потерся), а он возьми и вставь это в картину. Но, как бы то ни было, со славных брежневских времен у российской политической элиты эта традиция незыблема: в последний день уходящего года арендуются «Сандуны» — все целиком, с блатными подземными этажами, рассчитанными на весь московский криминалитет, — и идет потеха в полном составе: президент, министры, парламент плюс достойнейшие представители отечественного искусства — чтоб не скучать потом за пивком. Олигархов не берут: те так привыкли к своим джакузям, что забыли, как держать веник.

Без очищения новый год не в радость: политика — дело грязное. Патрицианские эти развлечения равняют всех: Немцов нахлестывает Жириновского, Селезнев услужливо мылит спину Путину, Волошин охаживает Касьянова, — короче, любить по-русски по полной программе, с последующим пивом за счет заведения. «Надо чаще встречаться!» — говорят они хором и, блаженно отдыхая, расписывают правила игры на будущий год. Большая политика делается в «Сандунах» и более нигде. Именно здесь в канун 1987 года Ельцин впервые отказался тереть спину Горбачеву. Здесь же в канун 1993 года Хасбулатов сказал президенту, что не надо бы так налегать на пиво, а Руцкой без очереди схватил шайку Ельцина, которую потом весь год почему-то назвал преступной. Именно здесь в 1996 году Коржаков разошедшись так отхлестал Чубайса, что Чубайс ему этого не забыл. Тогда же генерал Лебедь с Анатолием Куликовым безобразно подрались за полотенце, что стоило карьеры обоим. Наконец, именно здесь в последний день девяносто восьмого Лужков отказался полить Ельцину намекнув, что «Сандуны» — территория Москвы а потому он здесь за главного, а не за банщика. «Еще неизвестно, кто кого должен поливать!» — воскликнул хозяин Москвы. И не ошибся: осенью 1999 года его полили так что мало не показалось, и больше в баню не приглашали. Но 31 декабря 1999 года дедушка подложил-таки им свинью и попариться не дал. Президентская администрация уже простыни складывала, управделами привычно прикидывал расход мыла, парламентарии с наслаждением почесывались, предвкушая, как смоют многомесячную грязь, которой щедро закидывали друг друга имитируя парламентскую борьбу… И тут он им выдал. В двенадцать часов дня. За три часа до начала запланированной помойки. Что ты будешь делать: Путина тотчас помчали в Кремль — принимать дела и объяснять старику, что, собственно, произошло. А то прочитать-то он на всю страну прочитал, но вникал, по обыкновению, с задержкой, а мебель и посуда в Кремле недешевая. С Жириновским от зависти сделалось бешенство и неразрывно с ним связанная водобоязнь. Явлинский нервно хохотал и повторял, что комедия затеяна ради третьего срока, о чем он давно предупреждал, вот стенограмма.

  80  
×
×