Хирург

Мур нежно тронул ее за плечо. Она не поморщилась, не отстранилась. Он повернул ее к себе, обнял и прижал к груди. Глубина ее боли потрясла его. Он чувствовал, как вибрирует ее тело. Хотя она не издавала ни звука, он слышал ее судорожное дыхание, сдавленные всхлипы. Он прижался губами к ее волосам. Он уже не мог сдерживаться; ее беззащитность пробудила в нем желание. Взяв ее лицо в ладони, он поцеловал ее в лоб, в брови.

Она замерла в его объятиях, и он подумал: «Я переступил грань». И тут же выпустил ее.

— Извините, — сказал он. — Этого нельзя было делать.

— Да, наверное.

— Вы сможете забыть о том, что это было?

— А вы? — тихо спросила она.

— Да. — Он выпрямился. И произнес это снова, уже твердым голосом, словно пытаясь убедить самого себя. — Да.

Кэтрин посмотрела на его руку, и он сразу догадался, что привлекло ее внимание. Обручальное кольцо.

— Надеюсь, ради своей жены вы сможете забыть это, — произнесла она. Ее слова призваны были пробудить в нем чувство вины; так оно и произошло.

Он взглянул на свое кольцо — скромное золотое кольцо, которое он носил так давно, что оно, казалось, уже вросло в палец.

— Ее звали Мэри, — сказал он. Нетрудно было догадаться, о чем подумала Кэтрин: он предает свою жену. И у него возникло отчаянное желание объясниться, реабилитировать себя в ее глазах. — Это случилось два года назад. Кровоизлияние в мозг. Оно не убило ее, вернее, убило не сразу. В течение шести месяцев я все надеялся, ждал, что она очнется… — Он покачал головой. — Хроническое вегетативное состояние, как назвали это врачи. Господи, как же я возненавидел это слово: «вегетативное». Как будто она была растением или деревом. Это казалось насмешкой над той женщиной, какой она была когда-то. К тому времени, когда она умерла, я с трудом узнавал ее. В ней не осталось ничего от прежней Мэри.

Ее прикосновение удивило его, он вздрогнул от живого контакта. Молча они смотрели друг на друга, и он думал: «Ни поцелуи, ни объятия не могут сделать людей ближе, чем мы есть сейчас. Самое глубокое чувство, которое могут разделить друг с другом люди, не любовь и не страсть, а боль».

Зуммер телефона внутренней связи разрушил очарование момента. Кэтрин моргнула, как будто вдруг вспомнив, где находится. Она вернулась к столу и нажала на кнопку телефона.

— Да.

— Доктор Корделл, только что позвонили из бокса. Вам нужно срочно подняться наверх.

По выражению лица Кэтрин Мур догадался, что им обоим пришла в голову одна и та же мысль: «Что-то случилось с Ниной Пейтон».

— Речь идет о койке номер двенадцать? — спросила Кэтрин.

— Да. Пациентка только что очнулась.

Глава 11

Глаза Нины Пейтон были широко раскрыты, а взгляд был безумным. Ее запястья и щиколотки крепились медицинскими ремнями к поручням кровати, и вены на руках вздулись тугими шнурами, когда она попыталась высвободиться.

— Она пришла в сознание минут пять назад, — сказала Стефания, медсестра бокса. — Сначала я заметила, что у нее участился пульс, а потом она открыла глаза. Я успокаивала ее, но она все пытается вырваться.

Кэтрин взглянула на кардиомонитор и обратила внимание на учащенное сердцебиение, но без аритмии. Дыхание Нины тоже было частым и периодически прерывалось хрипами, которые выталкивали мокроту в эндотрахеальную трубку.

— Это все из-за трубки, — сказала Кэтрин. — Она ее пугает.

— Может, дать ей валиума?

Мур, стоявший в дверях, сказал:

— Она нужна нам в сознании. Если дать ей снотворного, мы ничего от нее не добьемся.

— Она все равно не сможет с вами говорить. С эндотрахеальной трубкой во рту это проблематично. — Кэтрин повернулась к Стефании. — Что с газами крови? Мы можем ее экстубировать?

Стефания просмотрела записи с результатами анализов.

— Они на грани. Напряжение кислорода — шестьдесят пять, углекислого газа — тридцать два. И это при подаче сорока процентов кислорода.

Кэтрин нахмурилась: ни один из возможных вариантов ей не нравился. Она хотела, чтобы пациентка оставалась в сознании и смогла побеседовать с полицией, но в то же время у нее были серьезные опасения. Ощущение трубки в гортани могло вызвать панику у кого угодно, и Нина была настолько возбуждена, что на ее привязанных запястьях уже были ссадины. Но удалять трубку тоже было рискованно. После операции в ее легких скопилась жидкость, и, хотя она вдыхала сорок процентов кислорода — вдвое больше, чем в воздухе, — кислородное насыщение ее крови еще нельзя было назвать удовлетворительным. Поэтому Кэтрин и поставила трубку. Убрать ее сейчас означало бы подвергнуть опасности жизнь пациентки. С трубкой же пациентка продолжала бы сопротивляться и паниковать. При варианте с успокоительным они лишали Мура возможности получить нужную информацию.