Апельсин–желание

– Да погодите вы деньгами трясти и бушевать, – поморщился нейрохирург. – Выслушайте, елки-моталки, потом пальцы гнуть будете.

– Извините.

– Проехали… – Доктор помолчал немного. – Итак, что я пытался до вас донести. Операция крайне сложная, связанная с большим риском. Со своей стороны могу обещать, что сделаю все возможное, привлеку лучших ассистентов. Клиника у нас, как вы знаете, оснащена самой современной аппаратурой, специалисты высочайшего уровня работают. Но результат операции предсказать не берусь. И никто не возьмется! Неизвестно, как поведет себя организм. Мой прогноз таков: без операции – несколько месяцев полноценной жизни, конечно, при соблюдении строгого режима и покоя. Никаких стрессов и волнений, диета, сон. А потом… Потом приступы будут учащаться, самочувствие ухудшится. В конечном итоге годы в инвалидном кресле или полный паралич. При неблагоприятном исходе операции…

– Но есть же…

– Повторяю, шанс побороть недуг есть. Но летальный исход при операции тоже весьма вероятен. Я беру на себя риск, но вы сами должны решить, соглашаться или нет. В данном случае я не вправе ничего советовать. Однако не рекомендую тянуть с ответом, время играет против нас. Чем раньше мы сделаем операцию, тем больше шансов, что она пройдет успешно.

Артур машинально посмотрел на часы – секундная стрелка нервно ползла по циферблату, он как будто кожей чувствовал каждый ее скачок. В груди стало жарко, а голова, наоборот, превратилась в ледяной саркофаг.

– Сколько вы даете времени на размышление? – прошептал Гайворонский, не слыша собственного голоса.

– Крайний срок – месяц. Подумайте, взвесьте все и позвоните. Буду ждать вашего звонка.

Гайворонский кивнул и, не прощаясь, вышел за дверь.

Как он оказался на улице, Артур помнил смутно. О том, что на консультацию приехал на машине, Гайворонский тоже забыл. Очнулся, сидя на лавке, в пятистах метрах от медицинского центра, в небольшом парке. Тело колотила дрожь. Профессор прав, весна выдалась холодная. Середина апреля, а сугробы еще не растаяли, потемнели только, присели, лишь вдоль теплотрассы образовались небольшие проталины с островками молодой травки, где поднимали чахлые головки цветы мать-и-мачехи. Лучи бледного солнца, пробивающиеся сквозь лысые кроны деревьев, почти не грели, лишь гладили лицо.

«Пальто и кепку оставил в раздевалке, идиотина несчастная», – усмехнулся он, ежась от ветра и постукивая ботинками в неснятых больничных синих бахилах по замерзшей лужице. Лед треснул, на гладкой поверхности появилась паутинка. Сердце Артура, кажется, тоже треснуло, до него дошло наконец, что случилось. Он потер грудь и зажмурился. Месяц. Тридцать дней, чтобы принять решение. Срок, данный профессором, казался катастрофически маленьким. В бизнесе он принимал решения мгновенно, но сейчас, впервые в жизни, совершенно не понимал, как ему поступить, и чувствовал себя беспомощным кутенком. Он, Артур Гайворонский, успешный бизнесмен, богатый человек, президент крупной инвестиционной компании «Голден файерс», не знал, что делать. Отец в свое время название компании не одобрил, заявил, что надо придумать значимое имя. Как корабль назовешь, так он и поплывет. Вечно он влезал в дела и спорил… Чем, спрашивается, название ему не угодило? Яркое, пламенное, горячее. «Файер», видите ли, у папани ассоциировался с фраером. Точил бы свои болванки на заводе, так нет… Правильно Артур отца не послушал и зарегистрировал компанию так, как решил, уже через год корабль под названием «Голден файерс» разрезал рынок, как ледокол арктический океан. Папаша оказался не прав, мстительно подумал Гайворонский, поглаживая гладкую, как колено, лысую голову.

Соперничество во мнениях у старшего и младшего Гайворонских началось еще в глубокой юности. До пятнадцати лет Артур отца слушался беспрекословно, потом начал понемногу сопротивляться. Сначала в знак протеста против тирании отрастил длинные волосы. Внешность у него была неказистая – белесые брови и ресницы, светлые глаза, и только густая блондинистая шевелюра – единственное достоинство. Девки, глядя на нее, в обморок падали от чувств, но папашу прическа отпрыска бесила до зубовного скрежета. Протестовал Артур недолго – отец чуть ли не каждый день бегал за ним по квартире с ножницами, называл хиппи и педиком. Не выдержал и в отместку побрился наголо. Отец новый имидж тоже не оценил, орал так, что у мамы подскочило давление, обзывал уголовником и дебилом. Но волосы Гайворонский больше не отрастил, ежедневно брился назло папаше, почти рыдая перед зеркалом, потому что видок у него и правда стал, мягко говоря, неинтеллигентный. Вскоре привык, и новый образ ему даже понравился. Представительницы слабого пола теперь от Артура шарахались, прохожие пугались и ускоряли ход, бабули у подъезда замолкали. Неожиданно он стал пользоваться авторитетом у местной шпаны, что ему, бывшему маменькину сынку, льстило. Артур впервые в жизни почувствовал свою силу и млел от ощущения собственной значимости. Имидж крутого парня надо было поддерживать, и он начал вести себя дерзко, жестко. Доигрался – в результате из института его вышибли. Потом были армия и возвращение в пустоту. Старые друзья приняли его с распростертыми объятьями. Страшно вспомнить, сколько дел наворотили… Отец всю жизнь считал его идиотом. Ладно в молодости, когда у Артура действительно башню снесло от ощущения вседозволенности (просто повезло, что он на зону не загремел), но и сейчас, когда он добился небывалых высот в бизнесе и содержал отца, оплачивая лучшую медицинскую клинику, дорогостоящие лекарства, сиделок и нянек, тот все равно мнения о сыне не изменил. Стоп… О чем он думает? Ну вот о чем думает? Артур уронил голову на руки.