Голодные игры

– Знаешь, Катон может победить, – шепчу я Питу.

– Не выдумывай, – отвечает он, натягивая мне на голову капюшон.

Пит дрожит еще больше, чем я.

Следующие часы становятся самыми худшими в моей жизни, а это, как вы понимаете, кое-что значит. Холод мучителен, но это еще полбеды. Настоящий кошмар – слышать Катона, пока твари измываются над ним: его крики, мольбы и наконец лишь слабые жалобные стоны. Мне уже вce равно, кто он и что делал, я только хочу, чтобы его страдания закончились.

– Почему они его просто не убьют? – говорю я Питу.

– Ты знаешь почему, – отвечает он, сильнее прижимая меня к себе.

Я знаю. Ни один зритель не отвернется сейчас от экрана. С точки зрения распорядителей лучше и придумать нельзя.

Этому нет конца. Постепенно у меня не остается ни воспоминаний, ни надежд на завтрашний день. Только настоящее, которое будет всегда таким, как есть. Только холод, и страх, и жалобные стоны умирающего внизу парня.

Время от времени Пит начинает засыпать, я кричу его имя, и с каждым разом мой голос все громче и отчаяннее. Потому что, если он уйдет, если умрет сейчас у меня на глазах, я сойду с ума. Пит борется, возможно, больше ради меня, чем ради себя, и я понимаю, как ему трудно: ведь сон, беспамятство – это тоже избавление. Если бы и мне забыться вместе с ним! Но я не смогу – слишком бешено колотится в груди сердце, а значит, я не могу позволить уйти ему. Просто не могу.

Только едва заметное движение луны в небе указывает на то, что время не застыло навечно. Пит старается меня убедить, что утро уже не за горами, и иногда во мне на миг вспыхивает надежда, но тут же гаснет, задушенная беспросветным ужасом ночи.

Но вот Пит шепчет: «Встает солнце». Я открываю глаза и вижу звезды, блекнущие в мутном предутреннем свете. И еще я вижу лицо Пита – белое, ни кровинки, и понимаю, как мало ему осталось. Я должна вернуть его в Капитолий!

Пушка молчит. Прижимаю ухо к металлу и слышу слабые стоны.

– Кажется, сейчас он не так глубоко внутри. Может, у тебя получится его застрелить? – спрашивает Пит.

Если Катон лежит близко к жерлу, то, пожалуй, я смогла бы.

– Последняя стрела в жгуте, – говорю я.

– Значит, вытащи ее.

Пит расстегивает куртку, и я встаю. Высвобождаю стрелу и, как могу, окоченевшими пальцами снова затягиваю жгут. Потираю ладони, чтобы разогнать кровь. Потом подползаю к вершине

Рога и перегибаюсь через край; сзади меня держит Пит.

Вскоре мне удается разглядеть в полумраке Катона, лежащего в луже крови. Больше всего он похож на кусок сырого мяса. Потом он издает какие-то звуки и я понимаю, где у него рот. Мне кажется, он пытался сказать: «Убей». Сострадание, а не месть движет мною, когда я выпускаю стрелу ему в череп. – Попала? – шепотом спрашивает Пит. Ответом ему служит выстрел из пушки.

– Выходит, мы победили, Китнисс, – произносит Пит бесцветным голосом.

– Да здравствуем мы, – отвечаю я без всякой радости.

В площадке открывается отверстие, оставшиеся переродки как по команде подбегают к нему и запрыгивают внутрь; земля срастается вновь.

Мы ждем, что за телом Катона прилетит планолет, ждем победного рева труб, но ничего не происходит.

– Эй! – кричу я в небо. – В чем дело?

В ответ – только щебет просыпающихся птиц.

– Может, нам уйти дальше от тела? – говорит Пит.

Я пытаюсь вспомнить прошлые Игры. Должны ли были победители уходить от своей последней жертвы? В голове у меня все перепуталось, и я ни в чем не уверена, но какая еще может быть причина для задержки?

– Давай. Ты дойдешь до озера? – спрашиваю я.

– Попробую.

Мы медленно спускаемся по Рогу вниз и обессиленно падаем на землю. Если у меня руки и ноги так одеревенели, то у Пита тем более. Я поднимаюсь первой, сгибаю и разгибаю ноги, машу руками. Потом помогаю встать Питу. Кое-как мы добираемся до озера. Я зачерпываю горсть холодной воды для Пита, еще одну подношу к своим губам.

Сойка-пересмешница издает протяжный тихий свист, и слезы облегчения текут по моему лицу, когда появляется планолет и забирает тело Катона. Сейчас прилетят за нами. Скоро мы поедем домой.

И снова ничего.

– Чего им еще нужно? – произносит Пит слабым голосом.

От ходьбы у него снова открылась рана.

– Не знаю.

В чем бы ни была причина, я не могу просто стоять и ждать, пока Пит истекает кровью. Я встаю поискать какую-нибудь палку и почти сразу нахожу стрелу, отскочившую от кольчуги Катона. Не успеваю я наклониться, как по арене прокатывается многократно усиленный голос Клавдия Темплсмита: