Бешенство

– Мы потеряли двух пациентов. За час. И я до сих пор чувствую себя просто ужасно. Я не хотела на тебе отыгрываться.

Он слегка кивнул, неохотно принимая извинения.

– А как у вас прошла ночь?

– Она проспала всю дорогу. Я только что вывел ее в сад. Это всегда успокаивает.

– Надеюсь, она не повыдергает весь салат.

– Не хочу вас огорчать, но салат пошел в семена уже месяц назад.

«Ну вот, теперь я еще и садовник никудышный», – подумала Тоби, направляясь через кухню к черному ходу. Каждый год с самыми радужными надеждами она разбивала огородик. Она сажала салат, цуккини и зеленую фасоль, и ростки успешно всходили. Но затем наваливались всевозможные дела, и она забрасывала огородные хлопоты. Салат зацветал, желтая перезревшая фасоль висела на плетистых стеблях. Тоби с отвращением все обрывала и давала себе клятву на следующий год постараться как следует, но прекрасно знала, что и следующий год принесет урожай несъедобных цуккини, больше похожих на бейсбольные биты.

Она вышла во двор. Сначала она не заметила маму. Сад разросся, превратившись в полные сорняков джунгли; цветы и вьющиеся растения доходили в высоту до подбородка. Этот сад всегда отличался приятным художественным беспорядком: клумбы, разбитые без всякого плана, просто по чьей-то садоводческой прихоти, расползались вширь год от года. Когда Тоби купила этот дом лет восемь назад, она собиралась повыдергать самые непокорные растения и установить безжалостный садовый порядок. Но тогда Элен отговорила ее; Элен объяснила, что в саду надо культивировать как раз беспорядок.

И вот теперь Тоби стояла у задней двери и оглядывала сад, разросшийся так, что не было видно мощеных дорожек. Что-то зашуршало среди цветов, и в поле зрения появилась соломенная шляпка. Элен, стоя на коленках, ковырялась в земле.

– Мамочка, я дома.

Шляпка запрокинулась, открыв круглое загорелое личико Элен Харпер. Увидев дочь, она помахала ей; рука ее что-то сжимала. К тому времени, как Тоби прошла через двор и шагнула в заросли переплетенных стеблей, мама поднялась на ноги, и Тоби увидела, что у нее в кулачке зажат пучок одуванчиков. По иронии судьбы в этом состояла одна из особенностей болезни Элен: она разучилась готовить и умываться, но не разучилась – и, наверное, уже никогда не разучится – отличать сорняки от цветов.

– Брайан говорит, ты еще не ела, – сказала Тоби.

– Мне кажется, ела. А разве нет?

– Ладно, я собираюсь приготовить завтрак. Не хочешь пойти в дом и позавтракать со мной?

– Но у меня еще так много дел. – Элен со вздохом оглядела клумбы. – Я наверно, никогда не смогу все закончить. Ты видишь вот это? Эту гадость?

Она помахала зажатой в кулачке вялой зеленью.

– Это одуванчики.

– Да. Они везде. Если я их не повыдергиваю, они полезут дальше, вон в те фиолетовые. Как ты там их называешь…

– Фиолетовые? Честно, мам, даже и не знаю.

– Все равно, места ведь больше не будет, значит, придется все расчищать. Это борьба за место. Так много дел, и вечно не хватает времени.

Она придирчиво оглядела сад, ее щеки раскраснелись от солнца. «Так много дел, и вечно не хватает времени». Это была типичная присказка Элен, прямо-таки мантра, уцелевшая после распада остальной части памяти. Почему только эта фраза сохранилась в сознании? Неужели жизнь овдовевшей матери двух дочерей до такой степени сдавливалась узкими рамками времени, бременем неисполненных дел?

Элен опустилась на колени и снова принялась копаться в земле. Что она искала, Тоби не знала, наверное, снова ненавистные одуванчики. Тоби подняла глаза и увидела, что на небе ни облачка, день выдался приятный и теплый. Элен можно спокойно оставить тут и без присмотра. Калитка заперта, сама Элен выглядит вполне довольной. Здесь она обычно и проводит летние деньки. Тоби сделает ей сандвич и оставит на кухонном столе, а потом пойдет спать. В четыре часа пополудни она проснется, и они с Элен вместе пообедают.

Она услышала, как отъехала машина Брайана. В половине седьмого он вернется, чтобы остаться с Элен на ночь. А Тоби снова уйдет на свое обычное дежурство в клинику.

«Так много дел, и вечно не хватает времени». Эта мысль стала мантрой и для Тоби. Что матери, что дочери – обеим вечно не хватает времени.

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Вызванный утренней нервотрепкой адреналин выветрился, и теперь усталость каменной глыбой навалилась на плечи. Тоби знала, что ей лучше сразу пойти спать, но шевельнуться не было сил. Она продолжала наблюдать за матерью, думая о том, как молодо та выглядит, похожа, скорее, на круглолицую девочку в панамке, чем на пожилую женщину. На девочку, которая радостно лепит куличики из земли.