Грешница

— А если кто-то нарушит правила? — спросила Риццоли. — Вышвырнете вон?

Маура заметила, как Фрост поморщился от грубого вопроса.

— Мы добровольно соблюдаем правила, — пояснила Мэри Клемент. — Подчиняемся им потому, что сами хотим этого.

— Но ведь наверняка может так случиться, что какая-нибудь монахиня проснется утром и скажет: «Мне хочется пойти на пляж».

— Такого не случается.

— Но должно случаться. Они ведь люди.

— Такого не случается.

— Никто не нарушает правил? Никто не выходит за ворота?

— У нас нет необходимости покидать аббатство. Миссис Отис покупает нам продукты. Отец Брофи удовлетворяет наши духовные запросы.

— А письма? Телефонные звонки? Даже в тюрьме строгого режима разрешается время от времени звонить по телефону.

Фрост, болезненно морщась, сокрушенно покачал головой.

— У нас есть телефон, для экстренных случаев, — сказала Мэри Клемент.

— Им может пользоваться любая?

— Да, но зачем им телефон?

— А как насчет почты? Вы получаете письма?

— Некоторые из нас сознательно отказались от всякой переписки.

— А если вы все-таки хотите отправить письмо?

— Кому?

— Разве это имеет значение?

На лице Мэри Клемент застыла натянутая улыбка, в которой угадывалась молчаливая мольба Всевышнему послать ей терпение.

— Я могу лишь повториться, детектив. Мы не заключенные в тюрьме. Мы сами выбрали такую жизнь. Те, кто не согласен с нашими правилами, могут уйти.

— И что они будут делать в чужом для них мире?

— Вы, похоже, думаете, что мы совсем ничего не знаем о мире. Некоторые из наших сестер работали в школах или больницах.

— Я думала, устав не позволяет монахиням покидать стены монастыря.

— Иногда Господь призывает нас для служения миру. Несколько лет назад сестра Урсула услышала Его зов и уехала в другую страну, чтобы там помогать людям. Ей было дано разрешение покинуть монастырь и жить в миру, не отрекаясь от обета.

— Но она вернулась, — заметила Риццоли.

— Да, в прошлом году.

— Ей не понравилось жить в миру?

— Ее миссия в Индии была не из легких. И даже пришлось столкнуться с проявлением насилия — деревня, где она жила, подверглась атаке террористов. Вот тогда она и вернулась к нам. Здесь она вновь ощутила себя в безопасности.

— У нее не было семьи, где были бы рады принять ее?

— Ее ближайшим родственником был брат, который умер два года назад. Теперь мы ее семья, а Грейстоунз — ее дом. Когда вы устаете от мира и вам нужен покой, детектив, — мягко произнесла аббатиса, — разве вы не идете домой?

Риццоли на мгновение задумалась над ответом и, казалось, слегка расстроилась. Взгляд ее скользнул к стене, где висело распятие. Но тут же отскочил.

— Мать-настоятельница! — Женщина в засаленном голубом фартуке стояла в коридоре и смотрела на них безучастным взглядом. Еще несколько прядей выбились из ее прически и теперь обрамляли ее худое лицо. — Отец Брофи направляется к нам, чтобы заняться репортерами. Они буквально обрывают провода, поэтому сестра Изабель только что отключила телефон. Она не знает, что им говорить.

— Я иду, миссис Отис. — Аббатиса повернулась к Риццоли: — Как видите, у нас сейчас очень много дел. Пожалуйста, осматривайте здесь все, что вам нужно. Я буду внизу.

— Прежде чем вы уйдете, — остановила ее Риццоли, — скажите, где комната сестры Камиллы?

— Четвертая дверь.

— Она не заперта?

— На этих дверях нет замков, — сказала Мэри Клемент. — И никогда не было.

* * *

Когда они зашли в келью сестры Камиллы, в нос ударил запах хлорки и хозяйственного мыла. Как и в комнате сестры Урсулы, здесь было одно окно со средником, выходившее во внутренний двор, и такой же низкий, с деревянными балками, потолок. Но если комната Урсулы имела обжитой вид, то у Камиллы все было так тщательно выскоблено, что келья казалась стерильной. Беленые стены были голыми, если не считать деревянного распятия напротив кровати. Именно его в первую очередь видела Камилла, когда просыпалась утром. Распятие символизировало смысл ее существования. Это была келья кающейся грешницы.

Маура перевела взгляд на пол и увидела белесые пятна, оставшиеся на деревянных досках там, где их скребли с особенным усердием. Она мысленно представила себе, как юная Камилла, стоя на коленях, драит пол металлической мочалкой, пытаясь соскрести… но что? Въевшиеся вековые пятна? Следы пребывания женщин, которые жили здесь прежде?