Грешница

— Ты давно узнала об этом? — спросил он.

— Я не была уверена. Но несколько дней назад я сделала тест на беременность. Хотя подозревала в течение нескольких недель.

— Почему ты сразу не сказала мне?

— Я вообще не собиралась тебе говорить. Потому что не была уверена в том, что захочу его оставить.

— Почему?

Она рассмеялась.

— Во-первых, я не умею обращаться с детьми. Когда мне кто-то вручает ребенка, я совершенно теряюсь. То он отрыгнет, то ему памперс сменить. И как я буду работать, если у меня появится ребенок?

— Я не знал, что полицейские дают обет бездетности.

— Но это так тяжело, ты же знаешь. Я смотрю на других мамочек и не представляю, как они справляются. Не знаю, получится ли у меня. — Риццоли выпустила облачко пара изо рта и расправила плечи. — Ладно, по крайней мере у меня есть родные. Я уверена, мама будет счастлива понянчить внука. А тут неподалеку есть ясли. Я хочу зайти узнать, с какого возраста они принимают детей.

— Выходит, ты уже все спланировала.

— Более или менее.

— Вплоть до того, кто будет присматривать за нашим ребенком.

«Нашим ребенком». Она с трудом сглотнула, подумав о жизни, которая зарождалась в ней. Частичка самого Габриэля.

— Есть некоторые детали, которые мне еще нужно выяснить.

Перед ней стоял все тот же человек в сером. Но когда он заговорил, Джейн уловила в его голосе нотки злости и очень удивилась.

— И где мое место? — возмущался он. — Ты рассказываешь о своих планах, но ни разу не упомянула обо мне. Впрочем, меня это не удивляет.

Она покачала головой.

— Почему ты так расстроился?

— Потому что идет все та же игра, Джейн. Риццоли командует. Сама распоряжается своей жизнью. И кому тут нужен мужчина? Черт возьми, только не тебе!

— А что, по-твоему, я должна говорить? «Пожалуйста, ну пожалуйста, спаси меня! Я не смогу вырастить этого ребенка без мужчины!»

— Нет, ты все сможешь сделать сама. Ты найдешь способ.

— Так что ты хочешь сказать?

— У тебя есть выбор.

— И я его сделала. Я тебе сказала, что оставляю ребенка.

Риццоли двинулась к дому, решительно ступая по сугробам. Он схватил ее за руку.

— Я говорю не о ребенке. Я говорю о нас с тобой. — И добавил тихо: — Выбери меня, Джейн.

Она посмотрела на него.

— Что это значит?

— Это значит, что мы все можем делать вместе. Это значит, что ты впустишь меня в свою жизнь. Только так все получится. Боль за боль, обида за обиду.

— Отлично. И все кончится тем, что мы друг друга покалечим.

— Или же просто научимся доверять друг другу.

— Мы едва знакомы.

— Но знаем друг друга достаточно хорошо, раз сделали ребенка.

Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, и ей вдруг стало невмоготу смотреть на него. Она уставилась себе под ноги.

— Я не хочу сказать, что нам будет легко, — продолжил Габриэль. — Я даже не представляю, как это все получится: ты здесь, я в Вашингтоне. — Он немного помолчал. — Давай начистоту. Иногда, Джейн, ты бываешь настоящей стервой.

Она расхохоталась. И смахнула подступившие слезы.

— Я знаю. Господи, я знаю.

— Но иногда… — Он протянул руку и коснулся ее лица. — Иногда…

«Иногда, — подумала она, — ты видишь меня настоящую».

И это пугает меня. Нет, это приводит меня в ужас.

Возможно, это самый смелый поступок в моей жизни.

Наконец она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Набрала в грудь побольше воздуха.

И сказала:

— Мне кажется, я люблю тебя.

24

Три месяца спустя

Маура сидела в церкви Святого Антония во втором ряду, и звуки органа пробуждали в ней воспоминания далекого детства. Она вспоминала воскресную мессу, которую посещала с родителями, вспоминала, какими жесткими казались скамейки, как тяжело было высиживать получасовую службу. Как она ерзала, стараясь устроиться поудобнее. Потом отец усаживал ее на колени, и это было самое уютное место, потому что она чувствовала себя защищенной в его сильных руках. Она смотрела на витражные окна, на образы, которые находила пугающими. Жанна д'Арк, привязанная к столбу на костре. Распятый на кресте Христос. Святые, склонившие головы перед своими мучителями. И кровь. Столько крови, пролитой за веру.

Сегодня церковь не вызывала в ней страха. Органная музыка была светлой и веселой. Гирлянды розовых цветов украшали проходы между рядами. Она видела детей, радостно подпрыгивавших на коленях у родителей. Этих малышей не пугали образы мучеников, навечно застывшие в витражах.