Грешница

Раздался звонок телефона внутренней связи.

— Доктор Айлз! — прозвучал голос Луизы.

— Да?

— Вам звонок по первой линии. Это опять доктор Виктор Бэнкс из организации «Одна Земля».

Маура застыла со скальпелем в руке. Кончик его уже касался кожи.

— Доктор Айлз! — снова позвала Луиза.

— Я не могу подойти.

— Сказать ему, что вы перезвоните?

— Нет.

— Он звонит уже в третий раз за сегодняшний день. Он спрашивал, можно ли позвонить вам домой.

— Не давай ему мой домашний телефон. — Слова прозвучали более чем резко, и Маура поймала на себе удивленный взгляд Йошимы. Она почувствовала, что и Фрост с Риццоли наблюдают за ней. Доктор вздохнула и сказала уже спокойнее: — Скажи доктору Бэнксу, что меня нет. И продолжай говорить это, пока он не перестанет звонить.

Последовала пауза.

— Хорошо, доктор Айлз, — откликнулась наконец Луиза, и в ее голосе явственно прозвучала обида.

Маура впервые позволила себе резкость по отношению к секретарю, и теперь ей предстояло каким-то образом загладить свою вину. Разговор выбил ее из колеи. Она перевела взгляд на тело Камиллы Маджинес, пытаясь сосредоточиться на насущной задаче. Но в мыслях царил переполох, и рука уже не так твердо сжимала скальпель.

Это было заметно всем.

— Почему вас донимает «Одна Земля»? — поинтересовалась Риццоли. — Выпрашивают пожертвования?

— Это не имеет никакого отношения к «Одной Земле».

— Тогда в чем дело? — не унималась Риццоли. — Этот парень преследует вас?

— Просто я избегаю его.

— Похоже, он чересчур настойчив.

— Вы даже себе не представляете.

— Хотите, я мигом отошью его? Пошлю куда следует? — В Риццоли уже говорил не полицейский, а женщина, которая терпеть не могла назойливых мужчин.

— Это личное дело, — сказала Маура.

— Если вам нужна помощь, только скажите.

— Спасибо, я сама справлюсь. — Маура прижала лезвие скальпеля к коже. Больше всего ей сейчас хотелось закончить этот разговор. Она глубоко вдохнула и, по иронии судьбы, запах мертвой плоти показался ей не таким отвратительным, как одно лишь упоминание о Викторе Бэнксе. Она подумала о том, что живые причиняют ей больше страданий, чем мертвые. В морге ее никто не мог ни обидеть, ни предать. В морге она была сама себе хозяйкой.

— Так кто этот парень? — напрямую спросила Риццоли.

Она озвучила вопрос, который в этот момент был у всех на уме. Вопрос, на который Мауре пришлось бы рано или поздно ответить.

Она вонзила скальпель в тело и теперь наблюдала за тем, как подобно белому занавесу расползалась кожа.

— Мой бывший муж, — произнесла она.

* * *

Маура сделала привычный Y-образный надрез и откинула лоскуты бледной кожи. Йошима с помощью обычного секатора прорезал ребра, потом поднял треугольник из ребер и грудины, под которым открылись нормальное сердце и легкие, здоровая печень, селезенка и поджелудочная железа. Чистые, не пораженные болезнями органы молодой женщины, которая не злоупотребляла ни табаком, ни алкоголем, и прожила так мало, что ее сосуды не успели сузиться и закупориться. Маура давала скупые комментарии, извлекая органы и выкладывая их в металлический контейнер, и с нетерпением ожидала следующего этапа: изучения органов малого таза.

Тотальную тазовую экзентерацию она проводила лишь в случаях изнасилования со смертельным исходом, поскольку эта операция предполагала полное иссечение половых органов, не предусмотренное обычным вскрытием. Процедуру нельзя было назвать приятной, учитывая то, что речь шла о содержимом таза. Поэтому ее нисколько не удивила реакция Фроста, который отвернулся, когда они с Йошимой принялись пилить лонную кость. Но и Риццоли шарахнулась от стола. Теперь уже никто не вспоминал о звонках бывшего мужа Мауры, никто не выуживал у нее подробности личной жизни. Вскрытие зашло слишком далеко и стало чересчур мрачным фоном для разговоров, чему Маура втайне радовалась.

Она извлекла весь блок тазовых органов, наружные гениталии, лонную кость и выложила все это на препаровочный столик. Ей хватило одного взгляда на матку, чтобы понять: худшие опасения подтвердились. Орган был увеличен, дно поднималось гораздо выше уровня лонной кости, а стенки были губчатыми. Она раскрыла матку, обнажая эндометрий, еще толстый и напитанный кровью.

Она взглянула на Риццоли. И резко спросила: