Грешница

— Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил он. — Я могу вернуться позже.

— Нет, пожалуйста, входите, святой отец. Я просто хотела просмотреть записи в ее карте.

Брофи кивнул и зашел в бокс. Расстояние между ними сразу же уменьшилось, стало слишком интимным.

Маура взяла карту, которую оставил Сатклифф. Устраиваясь на стуле возле кровати, она вдруг вспомнила о запахе, который источает ее тело, и задалась вопросом, почувствовал ли его Брофи. Запах Виктора. Секса. Когда святой отец начал бормотать молитву, она заставила себя сосредоточиться на записях, сделанных медсестрой.

«00.15: Давление до 130/90, пульс 80. Глаза открыты. Выполняет осмысленные движения. Сжимает правую руку по команде. Доктора Юэнь и Сатклифф извещены о положительной динамике.

00.43: Давление до 180/100, пульс 120. Доктор Сатклифф здесь. Пациентка взволнована и пытается вытащить эндотрахеальную трубку.

00.50: Систолическое давление упало до 110. Очень взволнована, покраснела. Прибыл доктор Юэнь.

00.55: Систолическое 85, пульс 180. Поставлена капельница…»

По мере того как давление падало, записи становились все короче, почерк все торопливее, пока не превратился в неразборчивые каракули. Маура уже могла представить себе, как разворачивались события в этом боксе. Медсестры суетились в поисках пластиковых мешочков с раствором для внутривенного вливания, шприцев. Кто-то из них бегал на склад за лекарствами. Вскрывались стерильные упаковки, опустошались ампулы, правильные дозы просчитывались неточно, в спешке. И все это на фоне возраставшего беспокойства пациентки и бешеного падения кровяного давления.

«01.00: Синий сигнал».

Почерк сменился. Видимо, другая медсестра принялась описывать последовательность событий. Новые записи были аккуратными и методичными. Чувствовалось, что эту работу выполняла сестра, обязанностью которой во время сигнала тревоги было наблюдать и документировать.

«Желудочковая фибрилляция. Кардиоверсия в 300 джоулей. Внутривенно лидотин увеличен до 4 мг/мин.

Кардиоверсия повторена, 400 джоулей. Желудочковая фибрилляция продолжается.

Зрачки расширены, но еще реагируют на свет…»

Еще не сдается, подумала Маура. Пока зрачки реагируют, остается шанс.

Она вызвала в памяти первую кризисную ситуацию, когда руководила как врач-интерн. Вспомнила, как не хотелось признавать свое поражение, даже когда стало ясно, что пациента спасти невозможно. Но его семья находилась за дверью — жена и двое сыновей-подростков, и лица этих мальчиков стояли у нее перед глазами, когда она вновь и вновь прикладывала к груди электроды дефибриллятора. Оба мальчика были высокими, как взрослые мужчины, с огромными ступнями и прыщавыми лицами, но плакали они детскими слезами, и Маура все продолжала напрасные попытки реанимировать умирающего, думая: «Еще один разряд… Всего один».

До нее вдруг дошло, что отец Брофи замолчал. Подняв голову, она увидела, что святой отец наблюдает за ней, и взгляд его был таким пристальным, что, казалось, проникал в душу.

И в тот же момент она ощутила странное возбуждение.

Она закрыла карту, приняв деловитый вид, чтобы скрыть свое замешательство. Она только что выбралась из постели Виктора, и вот ее уже тянет к другому мужчине. Известно, что возбужденные кошки могут притягивать котов своим запахом. Неужели и она подавала такой сигнал, источая особый запах чувственности? Запах женщины, которая так долго жила без секса, что теперь никак не может им насытиться?

Маура поднялась и потянулась за пальто.

Отец Брофи шагнул к ней, чтобы помочь надеть пальто. Встал почти вплотную у нее за спиной, придерживая пальто, пока она просовывала руки в рукава. Она почувствовала, как его рука коснулась ее волос. Это было случайное прикосновение, не более того, но спровоцировало сладкую дрожь в ее теле. Маура отступила в сторону и быстро застегнулась.

— Прежде чем вы уйдете, — сказал он, — я хочу вам кое-что показать. Пойдемте со мной.

— Куда?

— Вниз, на четвертый этаж.

Заинтригованная, она последовала за ним к лифту. Они зашли в кабинку, вновь оказавшись вдвоем в слишком тесном пространстве. Она стояла, засунув руки в карманы, напряженно вглядывалась в сменявшиеся на табло цифры этажей и задавалась вопросом: грех ли это — находить священника привлекательным?

Если это и не грех, то определенно безумие.