Остромов, или Ученик чародея

— Дедушка, а не скажешь, который это номер?

— Номер это шестнадцатый, — проворчал дедушка. — Лазают куда не смотрют.

— Ммею пррво, — сказал пролетарий. — Гуляй, душа, суббота.

Он скользнул глазами по пустому месту, где в действительности неподвижно сидел Даня, и широко зевнул в окно. Вскоре он спал, утомясь погоней и расклячив в дремоте корытообразный, в чирьях, рот.

Даня пришел в себя только за одну остановку до дома. Он попробовал напрячь таинственную силу за глазами — нет, ничего; огляделся — напротив ласково щурился старичок, никаких следов пьяного парня не было. Сон? Но сон был невозможно, невообразимо отчетлив, память о собственном стремительном мелькании перед следящим рыльцем-жальцем наполняла все тело, и каждая жилка ныла от недавнего напряжения. Если он и забылся, то на полминуты, и в это самое время успел соскочить противник. Слишком горько было бы думать, что единственный успех достигнут во сне; и сладко болела голова — как после решенной трудной задачи.

Дома, перед сном, он снова попробовал ускориться — нет, ничего, только дрожь в мышцах; но что-то в глубине мозга отозвалось — значит, было, — и снова закружились перед глазами вертящиеся чашки.

7

Да, — так вот, значит, явление. Был вечер пятницы, все разошлись, Остромов ждал Ирину после спектакля, развлекаясь пасьянсом. Читать он давно не читал — все, что надо, уже знал, а что не надо, только раздражало словесной избыточностью. Для чего люди плетут завитушки вокруг главного? Когда-нибудь, в Париже или ином месте, на покое, он напишет свою «Духовную науку», сто способов счастья, и это будет полезно. Над прочими книгами он засыпал. Книги теперь пишут, как заводят визитные карточки, говорил Георгий Иваныч. На каждой книге написано: «Такой-то». И только. Неужели самонадеянные мерзавцы думают, что добавят нечто к мудрости веков?!

Пасьянс сошелся. Оно и естественно — в мужской своей состоятельности Остромов не сомневался, а на крайний случай есть омела. Разложил краткое гадание: вышло вожделение, домогательство. Кто-то к нему вожделел. Ирина, кто же еще. Из вожделения выходил союз недолгий и несчастный. Он и не собирался жить с ней долго и счастливо. Оставалось сбросить пары и посмотреть остаток, но тут в дверь позвонили.

На пороге стоял мужчина в тиковом костюме.

— Чем могу служить? — спросил Остромов. Вот тебе и вожделение, подумал он иронически, ничуть не обеспокоившись.

— Из Москвы, — веско проговорил Варченко и развернул перед его носом удостоверение старшего консультанта.

— Прошу, — гостеприимно сказал Остромов. Ирину ради такого случая можно было отложить. Фамилия Варченки была ему знакома, но смутно. Отчего-то страха не было. Интуиция подсказывала, что явился друг, союзник или проситель.

— У нас ведь есть общие знакомые, — сказал Варченко, присаживаясь. Обстановка была стертая, семисвечник, меч и портрет Вальтасара уже упрятаны в шкаф, Остромов снял жаркую мантию, оставшись в белой рубашке и парусиновых брюках, ни дать ни взять средней руки инженер на курорте.

— О, у меня почти со всеми есть общие знакомые, — сказал он. — Но фамилия ваша мне известна, конечно. Я даже, помнится, читал…

— Это все молодость, — махнул рукой Варченко. — А общий знакомый у нас с вами, например, товарищ Огранов, вы его наверняка помните.

— Кто же не помнит товарища Огранова, — осклабился Остромов. — Я совсем недавно посещал его…

— Я у него был неделю назад, — сказал гость. — Отзывался он о вас наилучшим образом.

Остромов скромно кивнул с выражением «Стараемся». Подумайте, он был у него неделю назад. Неужели оккультная иерархия будет строиться в зависимости от того, кто когда побывал у товарища Огранова? Кто это говорил из русских императоров — он читал в «Старине»: «Дворянин в России тот, с кем я говорю, и до тех пор, пока говорю…».

— Я не с инспекцией, — поспешил успокоить Варченко. — Всегда полезно знать, как идет работа.

— Мы ничего не прячем, — гостеприимно отвечал Остромов. — Все открыто.

— Я хотел бы присутствовать на нескольких собраниях.

— Я удивляюсь! — воскликнул Остромов. — Я удивляюсь, почему вы спрашиваете разрешения. Мы совершенно легальны, руководство в Ленинграде — вы знаете, о ком я — совершенно в курсе дела и одобрило план занятий…

— Дело не в том, — со значением произнес гость. — Я, собственно, сейчас ненадолго. Я зашел представиться.