67  

Но именно Риццоли обезвредила его единственным выстрелом, поразившим позвоночник. Вселенная парализованного Уоррена Хойта усохла до размеров больничной койки, и его единственной радостью остались фантазии, игры ума, столь же блестящего и опасного, как прежде.

— Конечно, я помню его, — ответила Маура. Она видела результаты его работы, ужасные увечья, которые его скальпель оставил на теле одной из жертв.

— Я ведь постоянно навожу о нем справки, — продолжила Риццоли. — Ну, просто для того, чтобы убедиться: хищник по-прежнему в клетке. Да, он действительно прикован к постели. И каждую среду вот уже в течение восьми месяцев его кое-кто навещает. Доктор Джойс О'Доннел.

Маура нахмурилась.

— Зачем?

— Она уверяет, что это необходимо для ее исследований в области психологии жестокого поведения. По ее теории, убийцы не несут ответственности за свои действия. Корни, дескать, в родовых травмах или тяжелом детстве, которые вызывают у них тягу к насилию. Разумеется, для адвокатов она просто находка. Ее послушать, так Джеффри Дамер[8] был попросту не понят, а Джона Уэйна Гэйси[9] слишком часто били по голове. Она оправдает кого угодно.

— Видимо, она выполняет работу, за которую платят.

— Я не думаю, что она делает это из-за денег.

— Тогда из-за чего?

— Ей просто хочется личного контакта с теми, кто убивает. Она говорит, что это ее исследовательская работа, что она делает это ради науки. Ну да, Йозеф Менгеле[10] тоже убивал ради науки. Все это отговорки, она просто стремится придать лоск респектабельности тому, что она делает.

— И что же она делает?

— Ищет источник возбуждения. Она балдеет, когда слушает о фантазиях убийцы. Ей нравится погружаться в его душу, смотреть на мир его глазами. Понимать, что значит быть чудовищем.

— Вы так говорите, будто она и сама такая.

— Возможно, ей хочется быть такой. Я видела письма, которые она писала Хойту, когда тот находился в тюрьме. Она просила его поделиться с ней деталями совершенных убийств. О да, она обожает детали.

— Многие люди любопытствуют по поводу того, что касается смерти.

— Она не просто любопытна. Ей хочется знать, каково это — резать кожу и наблюдать, как жертва истекает кровью. Что значит наслаждаться бесконечной властью. Она жаждет подробностей, как вампир жаждет крови. — Риццоли немного помолчала. Потом усмехнулась: — Знаете, я только сейчас поняла кое-что. А ведь она и в самом деле вампир. Они с Хойтом питают друг друга энергией. Он пересказывает ей свои фантазии, а она говорит, что в них нет ничего плохого. Что абсолютно нормально заводиться от мысли о чьей-то перерезанной глотке.

— И вот теперь она навещает мою мать.

— Да. — Риццоли взглянула на нее. — Интересно, какими фантазиями делится с ней ваша мать?

Маура подумала о тех преступлениях, в которых обвинили Амальтею Лэнк. Интересно, что она думала, когда подбирала двух сестер на дороге? Возбуждало ли ее предвкушение убийства, пьянящая доза власти?

— Сам факт, что О'Доннел сочла Амальтею достойной своего внимания, кое о чем говорит, — заметила Риццоли.

— И о чем же?

— О'Доннел не тратит время на заурядных убийц. Ей неинтересен вооруженный грабитель, который палит из пистолета. Или муж, который в порыве ярости сбрасывает жену с лестницы. Нет, она предпочитает иметь дело только с теми, кому нравится убивать. Кто лишний раз прокручивает нож в теле жертвы, потому что ему нравится скрести лезвием по кости. Она проводит время только с особенными убийцами. С чудовищами.

«С моей матерью, — подумала Маура. — Выходит, она тоже чудовище?»

17

Дом доктора Джойс О'Доннел в Кембридже — белый особняк в колониальном стиле — ничем не отличался от своих впечатляющих собратьев, украшавших престижную Браттл-стрит. Чугунные ворота открывались во двор с идеальной лужайкой и мульчированными древесной корой клумбами, на которых послушно цвели розы. В саду царил строгий порядок, и Маура на выложенной гранитными плитами дорожке по пути к парадному крыльцу уже представляла себе обитательницу дома. Ухоженная, аккуратно одетая. В мыслях порядок, такой же, как и в саду.

Женщина, открывшая дверь, оказалась в точности такой, какой ее нарисовала себе Маура.

Доктор О'Доннел была пепельной блондинкой с бледной, безупречной кожей. Голубая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в отутюженные белые брюки, была скроена так, чтобы подчеркнуть тонкую талию. Во взгляде, которым она окинула Мауру, тепла было мало. Скорее, в нем угадывалось любопытство. Взгляд ученого, рассматривающего новый экземпляр.


  67  
×
×