Девушка с татуировкой дракона

Харальд пошел дальше. В 1937 году он стал соавтором — слава богу, под псевдонимом — книги «Новая Европа народов». Я об этом узнал только в 70-х годах. У меня имеется копия, которую вы можете почитать. Вероятно, это одна из самых омерзительных книг на шведском языке. Харальд выступал не только за стерилизацию, но еще и за эвтаназию — активную помощь в отправлении на тот свет людям, которые претили его эстетическому вкусу и не вписывались в его представление об идеальном шведском народе. Иными словами, он ратовал за массовые убийства в книге, написанной безупречным академическим языком и содержащей все необходимые аргументы. Упраздните инвалидов. Не допускайте распространения саамского населения; там присутствует монгольское влияние. Душевнобольные воспримут смерть как избавление. Беспутные женщины, бродяги, цыгане и евреи… Можете продолжить сами. В фантазии моего брата Освенцим вполне мог располагаться в Даларне.

Грегер Вангер стал после войны преподавателем, а со временем и директором гимназии в Хедестаде. Хенрик тогда полагал, что после войны брат вышел из партии и расстался с идеями нацизма. Умер Грегер в 1974 году, и, только разбирая его наследие, Хенрик из его переписки узнал, что в 50-х годах Грегер примкнул к не имевшей никакого политического значения, но совершенно идиотской секте — Северной рейхспартии (NRP). Ее членом он оставался до самой смерти.

Цитата, Хенрик Вангер, том 2:

Следовательно, трое из моих братьев были в политическом отношении психически больными. Насколько больными они были в других отношениях?

Единственным братом, к которому Хенрик Вангер относился хоть в какой-то степени с симпатией, был слабый здоровьем Густав, скончавшийся от болезни легких в 1955 году. Густав не интересовался политикой и представал этакой отрешенной художественной натурой, не проявлявшей ни малейшего интереса к бизнесу и работе в концерне.

Микаэль спросил Хенрика Вангера:

— Значит, в живых остались только вы с Харальдом. Почему он переехал обратно в Хедебю?

— Он вернулся домой в семьдесят девятом году, незадолго до того, как ему исполнилось семьдесят. У него здесь есть дом.

— Но ведь странно жить в непосредственной близости от брата, которого ненавидишь.

Хенрик Вангер посмотрел на Микаэля с удивлением:

— Ты меня неправильно понял. Я скорее жалею своего брата, чем ненавижу. Он полный идиот, и это он меня ненавидит.

— Он ненавидит вас?

— Именно. Думаю, поэтому он и вернулся — чтобы иметь возможность провести последние годы, ненавидя меня на близком расстоянии.

— Почему он так к вам относится?

— Из-за моей женитьбы.

— А в чем там было дело?

Хенрик Вангер с детства не был близок со старшими братьями. Он единственный из всех проявлял деловые способности и стал последней надеждой отца. Не интересуясь политикой и не стремясь в Уппсалу, он предпочел изучать экономику в Стокгольме. Начиная с восемнадцати лет Хенрик проводил каждые каникулы на должности практиканта в каком-нибудь из многочисленных офисов или правлений концерна «Вангер», благодаря чему изучил все закоулки семейного предприятия.

10 июня 1941 года — посреди разгорающейся мировой войны — Хенрика на шесть недель послали в Германию, в торговое представительство концерна «Вангер» в Гамбурге. Ему был только двадцать один год, и в качестве компаньона и ментора к нему приставили немецкого агента концерна, стареющего ветерана предприятия Хермана Лобака.

— Не хочу утомлять вас деталями, но, когда я отправлялся в путь, Гитлер со Сталиным считались добрыми друзьями и никакого Восточного фронта не существовало. Все еще полагали, что Гитлер непобедим. В воздухе витало чувство… думаю, правильнее сказать, оптимизма и отчаяния. Даже более полувека спустя по-прежнему трудно подобрать слова для тех настроений. Поймите меня правильно — нацистом я никогда не был, и Гитлер представлялся мне нелепым опереточным персонажем. Но было трудно не заразиться надеждами на счастливое будущее, наполнявшими простых людей Гамбурга. Война подступала все ближе, и за то время, что я там провел, Гамбург несколько раз подвергался налетам бомбардировщиков, но народ, казалось, считал это временной неприятностью, ждал, что скоро наступит мир и Гитлер создаст свою Neuropa — новую Европу. Пропаганда внушала людям, что Гитлер — бог, и им хотелось в это верить.