Восемь бусин на тонкой ниточке

– Матвей! – тревожно крикнула Марфа. – Срочно вызови…

Но договорить она не успела.

Иннокентий дико закричал и рухнул на пол.

Глава 10

Полуденное солнце светило так же ярко, как в день Машиного приезда. Только воздух был колкий, еще не успевший прогреться. Иван-чай так же плескался на краю поля, и по-прежнему ветер теребил толстую еловую шкуру леса.

Казалось невероятным, что она приехала всего два дня назад.

Не может быть.

Прошел месяц или даже два! Учитывая ее странные отношения со временем, это было бы неудивительно. Но два дня…

«Жернова Господни мелют медленно, но верно».

Так сказала Марфа Олейникова.

Но не сразу. До этого она плакала.

Слезы струились по ее щекам, пока она помогала Нюте раздеть бесчувственного Анциферова, пока молча ждали «скорую», пока Матвей разговаривал с врачом…

– Делать прогнозы в данном случае – шарлатанство! – донесся до нее сердитый голос доктора. – А я дорожу репутацией. Инсульт есть инсульт.

Марфа отлично знала, что такое инсульт.

Сидя на крыльце, глядя вслед отъезжающей машине, она оплакивала всех: и Марка, и Кешу, и незнакомую ей девушку Дашу, и ее нерожденного ребенка, и Нюту, самоотверженную Нюту, не отходившую от мужа ни на шаг.

Ох, бедная девочка. Быть ей прикованной к паралитику ближайшие годы. А может быть, и до конца его дней.

Марфа вытащила из кармана платок и принялась утирать льющиеся слезы.

Маша пристроилась около нее, обняла за плечи. «Бог ты мой, – подумала Марфа, не поворачивая головы, – будто сама Зойка рядом сидит». В ее присутствии Олейниковой всегда становилось легче.

Вот и на этот раз она успокоилась. Промокнула напоследок глаза и убрала платок.

– Ужасно, – дрожащим голосом сказала Лена. Это было первое слово, произнесенное ею за все время с того момента, когда Иннокентий упал. – Ужасно. И убийство Марка, и девочки этой бедной, и то, что случилось с Кешей…

Вот тогда-то Олейникова и сказала, что жернова Господни мелют медленно, но верно.

– Матвей, скажи честно: ты рассчитывал на такой исход? – спросил Гена.

Оба стояли возле крыльца, глядя в ту сторону, где исчезла машина «Скорой Помощи». Под ногами у них пристроилась Тявка.

Матвей отрицательно покачал головой.

– Я надеялся, что он признается при всех. Только и всего. Что я прижму его к стенке раньше, чем он поймет, что наши улики ничего не стоят.

Услышав это, Маша встрепенулась:

– Почему не стоят?

– Потому что они ничего не доказывают, – усмехнулся Матвей. – А лишь дают почву для наших догадок. Спустя десять лет вряд ли возможно было бы достоверно утверждать, что часы Иннокентию подарила Даша. А потом, если бы и так? Подумаешь, подарила. Это не делает его убийцей.

– И ты об этом знал?! – воскликнула Маша. – Знал, когда обвинял его?!

– Разумеется, – удивился Матвей. – Наши так называемые вещдоки для суда и следствия ничего не стоят. Но я ведь и не судья.

– Ты хотел лишь услышать признание от Анциферова, – понимающе кивнул Коровкин. – Эх, крепкий орешек оказался наш Иннокентий. Если бы не часы…

– Господи, как вспомню его лицо, – содрогнулась Лена. – Будто человек развалился на части у тебя на глазах.

Маша подумала, что сказано точно. Иннокентий развалился. Сначала на две половины, а потом рассыпался на мелкие осколки.

– Но почему именно часы? – Марфа тяжело поднялась, цепляясь за перила. – Отчего Кешка так испугался, раз с их помощью нельзя ничего доказать? Не понимаю…

– А я понимаю, – задумчиво сказала Лена. – Наверное, за десять лет он постарался забыть о том, что была эта девушка в его жизни. Что он убил ее. Слова Матвея сначала его испугали, но он быстро понял, что это всего лишь слова. А потом увидел вещь, которая неразрывно была связана с Дашей. От нее нельзя было отмахнуться, как от слов. Мне кажется, что все случившееся встало у него перед глазами. Может быть, он первый раз в жизни признался себе, что убил человека. Он ведь трус, Матвей прав…

Но Марфа покачала головой – слова Лены не убедили ее до конца.

– Нет, здесь что-то еще…

– Страх, тетя Марфа, именно страх, – подтвердил Гена. – Только Кеша не прошлого испугался.

Он принял угрозу Матвея всерьез. Решил, что часы – весомая улика, и теперь его точно посадят лет на пятнадцать. За два-то убийства…

– Положим, одно недоказуемо, – откликнулся Матвей.

– Ему бы и второго хватило.

Коровкин помолчал и признался: