– А могу я с ним поговорить? – без особой надежды спросил сыщик.
– Отчего ж, можно… – соловея от водки и обильной еды, кивнула Нюрка. – Только он глухой, дед Митрофан, и зубы у него все выпали – начнет шамкать, слова не разберешь.
Из соседней комнаты раздался протяжный вой. Двери не было, и проем закрывала темная ситцевая занавеска.
– Ой, тетку разбудили! – всполошилась Нюрка. – Теперь она так-то выть и будет, скаженная! Пойду погляжу.
– Я с тобой, – вызвался в помощники заезжий гость.
На самом деле ему хотелось посмотреть на Гольцову, а если повезет, и побеседовать с ней. Хотя, судя по звукам, которые она издавала, надежды на это было мало.
Мать Варвары Несторовны представляла собой жалкое зрелище – косматая седая старуха в темном платье сидела на застеленной лоскутными одеялами кровати, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону и завывая. Ее мутные глаза уставились в одну точку, рот перекосился.
– Видите, жуть какая? – шепнула Нюрка, оглядываясь на сыщика. – К вытью я уже привыкла. Лишь бы она не бормотала всякий бред! Как начнет про обряд или обет какой-то орать… хоть из дому беги! Мол, не успела она чего-то, и теперь ей прямая дорога в ад. Ада она шибко боится… кричит истошным голосом и руками размахивает… чертей разгоняет. Я бы нипочем не согласилась сидеть с ней, да деньги нужны.
– Ладно, пошли, – вздохнул Всеслав.
Он убедился, что разговора с Гольцовой не получится.
– А-а-а! – взвыла бабка на новый лад, когда они вернулись за стол.
– Налейте мне чуток, – сказала Нюрка. – А то мочи нет слушать это!
Они еще немного посидели, но разговор не клеился. Завывания Прасковьи действовали на нервы.
– Пойду пройдусь по деревне, – сказал господин Смирнов, следуя роли собирателя фольклора. – С людьми поговорю. Я над рекой, на холме, старинную церквушку видел, хочу туда заглянуть.
– Ой! – хлопнула себя по лбу Нюрка. – Как же я про отца Серафима-то запамятовала?! Он у нас в деревне самый старший, годков под восемьдесят ему будет. А ум чистый, ясный, как у молодого. Вы его и про раскольников, и про обычаи расспросите. Лучше отца Серафима никто вам не расскажет.
Смирнов воспрянул духом. Его утомительная поездка в Сычугу не должна оказаться бесполезной!
Кроссовки еще не совсем высохли, но прогрелись у печки, и можно было в них идти. Из сеней пахнуло сыростью, холодом. Сыщик вышел на крыльцо, с облегчением вдохнул полной грудью. Дом Гольцовых – затхлый, угрюмый – производил угнетающее впечатление. Как эта бедная Нюрка проводит там целые дни?
Скорым шагом он вышел на окраину деревни, поднялся на холм к маленькой рубленой церкви из почерневших сосновых бревен. Нагнулся, входя внутрь, в пропахший ладаном и свечами полумрак. Храм был пуст.
– Отец Серафим?! – громко позвал господин Смирнов.
Скрипнула темная дверь в углу, и в нее протиснулся сухонький, седенький батюшка с лицом вещего старца.
– В храме негоже голос повышать… – прошелестел он, не осуждающе, а ласково, заботливо, как говорят с тяжелобольными и малыми детьми. – Что вас привело сюда, сын мой? Какая нужда?
– Меня интересует семья Гольцовых. Вы можете рассказать все, что знаете о них?
Батюшка долго, изучающе смотрел на Всеслава, принимая какое-то решение. Удовлетворенный увиденным, он кивнул белой как лунь головой.
– Идемте, сын мой.
Они устроились в крошечном помещении, где хранились одеяния священнослужителей, церковная утварь, свечи, дрова для печи.
– Печку-то мы редко разжигаем, – пояснил отец Серафим. – Только по большим праздникам да в разгар зимы. Ветхая она стала. И храм обветшал.
Рассуждения старика о состоянии церквушки господин Смирнов пропустил мимо ушей. Не утерпел, повторил вопрос:
– Что вы знаете о Гольцовых?
– Все, – просто сказал отец Серафим. – Спрашивайте, сын мой.
Всеслав растерялся. Если бы он знал, что именно его интересует! Ах да… Авдотья!
– Кто такая Авдотья? – выпалил он.
– Авдотья? – удивился батюшка. – Дочь Гольцовых.
Смирнов не понял.
– Вторая, что ли? Ну… то есть младшая? Или старшая?
– Родная дочь у них только одна, – ответил отец Серафим. – Авдотья Несторовна Гольцова. Правда, по паспорту она Евдокия.
– Как?! – опешил Всеслав. – Вы ничего не путаете?
– Думаете, отец Серафим из ума выжил? – добродушно улыбнулся священник. – Ничего я не путаю, молодой человек. Нестор Потапыч – царствие ему небесное! – умер; супруга его, Прасковья Федоровна, лишилась рассудка – так что тоже как бы умерла для мира. Выходит, тайну хранить более незачем. Поэтому я и согласился говорить с вами. Вы ведь небось из большого города в нашу глухомань приехали? Значит, привело вас сюда нечто важное. По пустякам в такую даль никто не потащится. Верно я рассуждаю?