Сокровище Китеж-града

Когда началась ночная церемония, он по-настоящему увлекся. А что? Красиво! Факелы горят, девушки в разноцветных сари танцуют… Даже Кришна забыл про свою печаль, вылез из окна и, никем не замеченный, притаился в темном углу двора, у самого забора. Тоже охота развеяться человеку. Красивый же мужик, рослый, статный; такому стоит раз свистнуть – куча девок сбежится. А туда же… переживает! Сердце-то у всех живое, не каменное.

Нищий на всякий случай отошел подальше от Кришны, чтобы тот его не увидел. Пусть успокоится человек, отдохнет от постоянного притворства, поплачет, наконец. Привык небось жить как в тисках – боль свою скрывать, страсть, разочарование. Из этой тюрьмы не вырвешься, разве что когда тебя не видит никто, не судит.

– И я на тебя смотреть не стану, – прошептал нищий. – Поплачь, не бойся. Я тебе не судья. А бог – он всех нас любит, и праведных и грешных. Грешных, наверное, даже больше. Потому что они несчастны: изводят себя, раскаиваются, а грешить не перестают.

Попрошайка перевел взгляд на танцующих девушек. Все молоденькие, с ясными кукольными личиками, умело подведенными бровями и глазами, розовыми от помады губами. Ни дать ни взять – принцессы. И движения у них точные, выверенные, изящные. Одним словом, наслаждение для взора…

Гости тоже увлеклись. Некоторые пританцовывали в такт музыке, а в конце, когда девушки стали разбрасывать цветы, бросились ловить кувшинки на длинных стеблях, да с таким рвением, будто от этого их жизнь зависит.

Потом все сгрудились у водоема, начали свечки поджигать да по воде пускать. «Гадают, – подумал нищий. – Судьбу испытывают. Это они зря. Ой, зря! Судьба лишних вопросов терпеть не может. Сразу ка-а-ак даст любопытному по носу, аж искры из глаз посыплются!»

Не успел он мысль до конца довести, как за забором грянул фейерверк, полетели в ночной мрак сияющие огни, рассыпались в небе цветными искрами. Гости ряженые закричали, захлопали, запрыгали, ну просто как дети малые… кто-то на ногах не удержался, в воду упал. Что тут началось! Мужчины бросились вызволять этого недотепу, вытаскивать из грязной взбаламученной лужи, в которой ихний садовник лотосы разводит. Только разве ж это лотосы? Самые обыкновенные кувшинки. Дурят народ все, кому не лень!

Фейерверк еще взрывался в темноте разноцветными огнями, но ряженые почему-то перестали вопить от восторга. Они обступили лежащего… вернее, лежащую – это была женщина, – и притихли. Кто-то вскрикнул, завизжала какая-то девчонка, тонко, протяжно… Что у них там произошло?

Нищий теснее приник к забору, просовывая лицо между кованых прутьев, но видимость от этого не улучшилась. Тогда он примерился, потер ладонь об ладонь и полез на забор. Сверху наблюдать было удобнее. Фейерверк прекратился, и стало темно. Кое-где на черной воде догорали остатки свечей. Никто не удосужился включить электричество. Человек, переодетый мандарином, зажег неиспользованную свечу, поднес к лицу пострадавшей. Наверное, дамочка здорово вымазалась и представляла собой занятное зрелище, раз все вмиг протрезвели, окружили ее плотной стеной.

– Вызовите «Скорую помощь»! – крикнул кто-то из толпы.

Чья-то фигура в темноте пробежала к дверям салона. За ней – еще одна.

Попрошайка отыскал глазами Марианну, свою недоступную, желанную возлюбленную. Она склонилась над распростертым телом… попросила мужчин перевернуть даму… Наверное, та грязной воды наглоталась, возможно, даже захлебнулась. Тогда ее, конечно, надо перевернуть на живот, чтобы освободить легкие от набравшейся туда жидкости… а потом делать искусственное дыхание. Как бывший спортсмен попрошайка умел оказывать первую помощь. Краем глаза он заметил, что Кришны у забора уже не было. Видать, тоже заинтересовался неожиданным происшествием, решил подойти поближе. Так и есть. Вон он, заглядывает из-за чужих спин.

Странно, но Марианна не стала делать пострадавшей искусственное дыхание. Она вскрикнула, прижала руки к щекам и вскочила…

* * *

Смирнов посмотрел на Рихарда, тихо, сквозь зубы произнес:

– Вызывайте милицию.

– Уже вызвал, – ответил тот. – И «Скорую» тоже.

Рядом с телом Лужиной стояла Марианна и плакала, не вытирая слез. Сыщик отвел людей в сторону, велел не подходить к телу и ничего не трогать.

Кто-то из дам истерически зарыдал, но в основном все подавленно молчали, ушли в себя. Слишком уж разителен оказался контраст между восторженным ликованием и неожиданной смертью молодой, по виду здоровой женщины. Веселье сменилось мыслями о бренности бытия, напоминающей о себе в самый неподходящий момент.