Рыцарь нашего времени

Сенька вспомнил об этом, и ему тут же стало стыдно.

– Извини, Денис, – сказал он. – Сам не знаю, что на меня нашло. Салфетка эта дурацкая... Прости, ради бога.

– Ничего, – мирно ответил тот и даже, кажется, чуть-чуть улыбнулся.

– Нет, правда, ты не обиделся?

– Не обиделся. Все равно я не умею снежинки вырезать.

* * *

Одновременно с неловким смешком Швейцмана зазвонил телефон. Сенька схватился за трубку, как утопающий за соломинку, и по этому жесту Крапивин понял, что звонит его жена. Для Риты у Швейцарца был заведен свой сигнал, отличающийся от остальных, и хотя они были женаты уже двенадцать лет, он по-прежнему реагировал на ее звонок с той же радостной поспешностью, как много лет назад.

– Ритка! Алло!

Крапивин услышал, как пронзительный женский голос, совсем не похожий на знакомый ему мягкий и неторопливый, выкрикнул что-то в трубке.

– Рита... – упавшим голосом сказал Сенька и стал подниматься, задевая животом о край стола. – Господи, милая моя... родная... подожди, я сейчас приеду! Ритка, не клади трубку!

– Сеня, что случилось? – спросил Денис, но Швейцман не ответил. Он весь был там, где надрывный голос его жены говорил и говорил, не смолкая, держа его, как впившийся крючок. И, будто в такт дерганым движениям крючка, на лице Сеньки проявлялась мучительная гримаса, меняющаяся с каждой фразой жены.

Крапивин с недоверчивым изумлением наблюдал, как сначала задергались Сенькины губы, затем левый глаз резко сощурился, как будто Швейцарец решил посмотреть куда-то вдаль против солнца... Увидев этот нервный тик, Денис почувствовал растерянность. Что могло случиться?

Швейцман, держа трубку возле уха, бросил на стол несколько купюр и торопливо пошел к выходу, не обращая ни на что внимания. Он бормотал что-то утешающее, но лицо его по-прежнему оставалось диковатым – Крапивин понял это по испуганному виду официантки, бросившей на Швейцарца любопытный взгляд. Денис пошел за ним, но Сенька, кажется, этого даже не заметил.

Они вышли на улицу, и ветер, словно только их и поджидал, сорвал с окрестных крыш налетевший не то снег, не то град и пронесся над ними, рассыпая его из пригоршни. В волосах Сеньки застряли белые комочки, и Денису пришла в голову глупая ассоциация с женихом, пробежавшим сквозь строй друзей, осыпавших его рисом.

Догнав друга, Крапивин прислушался к голосу в трубке. Теперь он был не пронзительным, а тихо что-то бормочущим. Затем голос прервался, а в следующий миг захлебнулся в жалобном плаче.

– Я выезжаю, – крикнул Сенька, подходя к своему джипу, нажал на отбой и только теперь, кажется, заметил идущего рядом Дениса.

– Что с ней? – спросил Крапивин, боясь услышать, что Риту избили, изнасиловали, и теперь она лежит в больнице, умирая от стыда и боли.

Швейцман посмотрел на него правым глазом, в то время как левый хитро сощурился, и побледневшими губами выговорил одно-единственное слово. Затем сел в машину и уехал, оставив остолбеневшего и ничего не понимающего Крапивина под апрельским мокрым снегом возле кафе.

– Крысы? – повторил за ним Денис и сморгнул налетевшие снежинки. – Что значит – крысы?!

Глава 6

Машу трясло. Она, всю сознательную жизнь презиравшая истеричек, при всех испытаниях старавшаяся держать себя в руках, на этот раз ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось заплакать громко, в голос, и вцепиться в Сергея как в спасательный канат, брошенный утопающему. Но руки тряслись мелкой дрожью, прекратить которую было ей не под силу, а проходя мимо зеркала, краем глаза она ловила в нем отражение не себя, а странной бледной женщины с рыжими волосами, торчавшими в разные стороны, как проволока, и с глазами норного лори. Они с Костей видели в передаче про животных эту обезьянку с чайными блюдцами вместо глаз. Теперь Маша могла наблюдать ее в зеркале.

Сергей собрал их чемоданы, пока Макар давал последние краткие инструкции. Не звонить, не писать, не связываться с подругами и т.д. и т.п. Все это Маша уже знала. Две недели им предстояло жить за городом, в коттедже у какого-то приятеля Макара, вместе с самим приятелем, его женой и детьми. На робкие Машины вопросы, как к этому отнесется принимающая сторона, Илюшин мягко ответил, что все в порядке – коттедж большой, а приятелю не впервой принимать гостей.

Две недели, сказал Сергей. Минимум две недели.

Она не хотела уезжать, не хотела бросать Сергея одного, но понимала: останься они с Костей дома – и от тревоги за них он сойдет с ума. Когда накануне вечером к ним ввалился Макар – грязный, замерзший, с глазами, в которых полыхала холодная ярость, и Сергей, выслушав его, стал рассказывать о том, что произошло с ней и Костей... тогда она впервые услышала, что он может говорить так, будто рычит – хрипло, отрывисто, низким голосом. Движения Сергея стали плавными, замедленными, словно он боялся что-нибудь ненароком сломать, и всю ночь, пока они с Макаром обсуждали дальнейшие действия, Маша тихо сидела в кресле, обхватив колени, и смотрела на мужа, не узнавая его.