Рыцарь нашего времени

– Я тебе это еще припомню, – пообещал Макар. – Ты небось нарочно загнал меня туда.

– Нарочно, нарочно... Брал реванш за все твои издевательства. «Мой складной друг!» – передразнил он с интонациями Макара. – Тебе помочь, или ты там решил навеки поселиться?

Презрительным фырканьем отметая даже возможность помощи, Илюшин наконец уселся в кресло и перевел дыхание.

– Неудобная у тебя машина, Серега.

– Танк, конечно, был бы лучше, – согласился Бабкин, вылезая из салона и ступая в подтаявшую лужу. – Вот черт, ботинки промочил!

Демонстративно обойдя «БМВ» по сухому тротуару, Макар свысока посмотрел на Сергея, который хлюпал мокрым ботинком, и небрежно заметил:

– Мелкое пакостничество никогда не остается безнаказанным. Пойдем, мой незадачливый друг.

Глава 7

Когда Сеня Швейцман примчался домой, к нему бросилась измученная рыданиями и страхом Рита. Он подхватил ее, хотя был в два раза ниже ростом, потащил в спальню, уложил на кровать, задернул шторы, и сидел, наклонившись над женой, напевая песенки, как ребенку, гладя по черным гладким волосам, начинающим седеть на висках.

Рита принципиально отказывалась красить волосы – она была сторонником естественности – «разумной естественности», как она говорила, – и никогда не использовала краску, не брила ноги, с насмешкой упаковывала обвисшую к сорока годам грудь в бюстгальтер, приговаривая при этом, что лучше ходить с висячей, но своей, чем стоячей, но силиконовой. В основном причиной ее «естественного» подхода к своей внешности являлась безусловная любовь мужа. Сеньке нравилась ее низкая, напоминающая грушу, грудь с большими околососковыми кружками, его возбуждали темные волосы на ее ногах, и седина на висках казалась такой родной, что он просто не мог представить свою Ритку с крашеными волосами.

Он гладил ее, напевая детские колыбельные, до тех пор, пока она не перестала всхлипывать. Когда жена, повторив ему уже без плача рассказ о том, что случилось, наконец закрыла глаза и начала дышать ровно, Швейцман встал, разрываемый острой жалостью к ней, ненавистью к тому, кто придумал так издеваться над его женой, и растерянностью. Он не понимал, зачем это кому-то понадобилось...

Его жена была спокойной уравновешенной женщиной, мягкой, веселой, лишенной страхов, обуревающих многих дам. Она не тряслась за Сенькину жизнь, не боялась темноты и тараканов, не визжала при виде мыши, спокойно смотрела вниз с любой высоты, не потея и не теряя сознания. Все это компенсировал один страх, выросший из раннего детства, – паническая боязнь крыс.

Когда Рите Абрамовой было шесть лет, подружка из детского сада пригласила ее в гости на свой день рождения. Наряженная в сшитое мамой красное бархатное платье с белыми кружевными манжетами и такой же волнистой оборочкой, с вьющимися волосами, перехваченными на макушке красной лентой в тон платью, Рита чувствовала себя принцессой. Все было удивительно прекрасно – и девочки из ее группы, с восторгом копавшиеся в ящике с игрушками, и именинница, разбиравшая подарки, серьезно хмуря лобик под реденькой челкой, и запыхавшаяся мама, помогающая носить блюда из кухни в комнату, и тихий солнечный день ранней осени, пропахший разрезанным арбузом и пирогом с черникой.

События того дня запечатлелись в памяти девочки выпукло и ярко. Вот Надя достает из коробочки куклу с синими волосами, и остальные гостьи замирают в завистливом восторге – все, кроме Риты, тихо улыбающейся про себя, потому что точно такая же кукла по имени Женевьева сидит у нее дома на комоде – бабушка купила двух, и одну решили оставить внучке, а другую подарить. Вот кто-то из взрослых, разрезав арбуз, вилкой вычищает из сахарной середины блестящие черно-коричневые косточки, и они отскакивают от тарелки, выпрыгивают на скатерть, а схватишь их – выскальзывают из пальцев, как лягушки. Вот маленькая Оля, сестра именинницы, сняв сандалики и носки, бежит по паркету в коридоре, стуча босыми ножками, спотыкается, падает, и несколько секунд лицо ее словно колеблется между плачем и смехом. Рот жалобно кривится, но черные глаза смеются, и смех побеждает – она хохочет, поднимается и бежит дальше. Ее смех слышен из комнаты, где остались подарки, и Рита вслушивается в него, тайком вжимая палец в прохладную влажную арбузную мякоть.

После обеда Алексей Иванович, папа Нади, вывел девочек на застекленную лоджию, с таинственным видом снял какую-то клетку с полки, и Рита увидела в ней зверька – длинную белую крысу с рубиновыми глазами. Крыса сидела на задних лапах, шевеля крохотными усиками, а позади нее тянулся непропорционально длинный серый хвост – противный, как раздавленный червяк.