ЖД

Приказал барин бросить его в печку, а тот закричал: «Носик, носик, лей воду!» Вся вода и вылилась, и погасло пламя, и барин, убоявшись таковой мощи сообразительного петушка, отдал ему жерновцы. Петушок опять победил не силой, а кротостью. Правда, по логике васькинских сказок петушок обязан был вернуться на пепелище – скажем, за это время барские холопья пожгли избу, а деда с бабой пустили по миру, так они и ходят, и ищут своего петушка, а он вечно скитается, не в силах их найти, чтобы отдать жерновцы. Анька стала рассказывать Василию Ивановичу этот свой вариант продолжения в сквере, где они как раз гуляли с жерновцами, – и васька Леша, который все это слышал, усмехнулся:

– Что, Василий Иванович, а славно ты девочку выучил. Еще чуть – и…

– Ладно вам, Леша, – сказал низкий веселый голос откуда-то сзади. Анька обернулась – и увидела лысого, очкастого.

– Это кто же такие жерновцы сделал? – сказал он, оглядывая Анькину игрушку.

– Это Леша, – тихо сказала Анька. – А кто вы? Я вас часто тут вижу.

– Это друг наш, это друг, – залопотал Василий Иванович, на глазах съежившись и почему-то испугавшись.

Анька не понимала, с какой стати он боится лысого. Вид у лысого был самый мирный, и разговаривал он с васьками почтительно – совсем не так, как некоторые тетки в подъезде.

– Я вас тоже давно приметил, Аня, – сказал лысый. – Я вам в следующий раз принесу соколок. Знаете, что такое соколок?

– Да я сам сделаю, – закивал Леша.

– Не знаю, – честно сказала Анька.

– Напрасно, очень интересная вещь. Такое как бы яблочко на блюдечке, слышали об этом? Но яблочко не простое, вроде волчка – так по кругу и бегает, удивительные штуки показывает. Сейчас почти уж и перевелись мастера-то. Не у всякого показывает, не всякий и видит.

Леша понурился, словно он-то как раз был не из мастеров.

– А как вас зовут? – спросила Анька.

– Зовут меня Петр Гуров, – сказал лысый. – И если я вам когда-нибудь понадоблюсь, то вот, – он вытащил визитку с фамилией и телефоном, без указания должности или адреса.

– Вы фольклорист? – выговорила Анька, гордясь знакомством с трудным словом.

– Иногда и фольклорист. В общем, завтра же принесу соколок.

Гуров не появился ни назавтра, ни через неделю, но ближе к осени, когда Аньке предстояло идти уже в восьмой класс, вдруг возник ниоткуда, по своему обыкновению. Он извлек из потрепанного портфеля деревянное блюдце, а потом – деревянный шар.

– Что, Василий Иванович, – сказал он ваське, смотревшему на него робко и уважительно. – Запустим?

Дело в том, что Анька прогуливалась на этот раз не одна, то есть не только с Василием Ивановичем, но и с двумя подругами. Василий Иванович на них покосился, но Гуров все понял.

– А что ж, нам посторонние не помеха. Здравствуйте, девочки. Я Анин приятель, правда, Аня?

Анька кивнула. Почему-то ей казалось, что Гуров человек неопасный.

– Вот и запустим соколок, пусть побегает да покажет чего, – сказал Гуров и ловко запустил шар по блюду.

Василий Иванович внезапно подобрался и пристально уставился на шар, хотя Анька ничего особенного не видела – бегает и бегает одна деревяшка по другой. Гуров между тем смотрел на Василия Ивановича пристально и даже как-то сердито, словно ожидал услышать от него неприятное.

– Ну и что видим, Василий Иванович? – спросил он с несколько нарочитой бодростью, когда шар остановился.

– Ничего почти не видим, – одними губами ответил Василий Иванович.

Девчонки прыснули, и Анька вместе с ними (за эту усмешку она долго корила себя потом – получалось, что она ненадолго предала Василия Ивановича).

– Ну а все-таки? – не отставал Гуров.

– Уходить надо, – пролепетал Василий Иванович.

– Ну, ну. Так уж сразу.

– Не сразу, – сказал Василий Иванович. – А больше не спрашивайте меня.

Глава четвертая

1

Вскоре после того единственного запуска соколка началась война, а вместе с ней то самое лавинное осыпание жизни, с которого Анька почувствовала себя взрослой. Она даже перестала на какое-то время всех жалеть, потому что жалости больше не хватало.

Собственно, ни о какой войне разговоров не было. Сначала вдруг кончилась стабилизация, о которой все время говорили по телевизору. Прекратилась она в одночасье, когда открыли флогистон. До того процветание было такое, что в страну стали возвращаться почти все уехавшие из нее. Их было много, и все они раскаялись и вернулись. Пускали охотно – на радостях-то почему не пустить? Больше всего народу возвращалось из Каганата. Некоторые из вернувшихся каялись по телевизору. Лица у них были при этом подозрительно веселые. Анька догадывалась, что на самом деле они не очень-то раскаиваются. Когда она сама за что-нибудь просила прощения у родителей, у нее никогда не было такого хорошего настроения.