36  

Все это она вспомнила, пока парень открывал дверь машины и усаживал ее внутрь. Отъехав от кладбища на приличное расстояние, он обернулся и сказал:

— Так, Ирина, я тебя сейчас отвезу к себе, и ты мне все расскажешь. Где твои родители?

— На кладбище, — честно ответила Ира.

— Что — оба?! — ахнул Алеша.

— Да. И бабушка с дедушкой, — добавила она, потому что они лежали вчетвером, и не сказать об этом было бы нечестно.

Он замолчал. Ирина отвернулась и стала смотреть в окно. Машина тронулась с места, и через десять минут они заходили в подъезд многоэтажки. Пока поднимались на лифте, Ира с интересом рассматривала кнопки и пыталась составить из них дату смерти родителей. Ничего не получалось. Зато номер квартиры Алексея совпал с бабушкиным днем рождения, и это ее обрадовало.

Зайдя в прихожую, Ирина сделала два шага по коридору, недоумевая, зачем ее сюда привезли, и тут увидела идущую ей навстречу пожилую женщину в черном платке. Лицо женщины показалось Ирине смутно знакомым, и она вежливо поздоровалась.

— Ира, — окликнули сзади.

Она обернулась и поглядела на Алешу, который уже разулся и смотрел на нее тем же странным взглядом, что и в машине.

— Ира, это зеркало, — тихо сказал он.

Не сразу поняв, что он имеет в виду, Ирина сделала шаг навстречу пожилой женщине в черном платке и с удивлением провела пальцем по стеклянной поверхности. Отражение… Всего-навсего ее отражение. Вот эта незнакомая женщина — она сама, Ирочка Шемякина, хорошая домашняя девочка, немного скучная, но очень правильная, у которой все будет хорошо в жизни, потому что ее так любят бабушка, и дедушка, и мама, и папа. Которой в сентябре исполнилось двадцать лет, а она про это совсем забыла.

— Алеша, как же так? — непонимающе прошептала Ирина, вскидывая на него глаза. — Алеша, что же получается… Это — я? А мама с папой… они же умерли, Лешенька… Они же все у меня умерли…

Она упала на колени перед зеркалом и в первый раз с того момента, как услышала о гибели своих родных, разрыдалась. Ее колотило от слез, руки тряслись, но она ничего не чувствовала, кроме невыносимого облегчения, и не слышала собственных диких, разрывающих тело рыданий за ласковым голосом, шепчущим у нее над ухом:

— Бедная моя Иринка… Бедная. Ну поплачь, поплачь… Все прошло. Все прошло».

Глава 7

Некоторое время Даша сидела, глядя на исписанный листок в своей руке, потом еще раз перечитала историю. Какая-то догадка мелькнула у нее в голове и уже почти сложилась в слова, но тут громко, назойливо зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Даша бросилась искать трубку, которая долго не находилась, но в конце концов обнаружилась в Олесиной комнате.

— Алло, — запыхавшись, выдохнула Даша, совершенно уверенная в том, что звонит Максим.

— Дарья Андреевна? — раздался в трубке уверенный мужской голос, показавшийся Даше знакомым.

— Да, я слушаю.

— Это Глеб Боровицкий. Дарья Андреевна, я хотел бы поговорить с вами. Сегодня в два часа вас устроит?

В первые секунды Даша слегка оторопела, но тут же собралась.

— Я не совсем уверена, что меня вообще устроит встречаться с вами, — медленно произнесла она и почувствовала, что человека на том конце провода ее слова удивили. «Потрясающая самоуверенность! — мелькнуло у нее в голове. — Ведь он даже не сомневался в моем ответе. Интересно, это воспитание Боровицкого или его дети сами по себе получились такие… убежденные в собственной правоте?»

— Дарья Андреевна, я все-таки убедительно прошу вас выбрать время для встречи. — Подумав, Глеб Боровицкий заговорил немного другим тоном: — В моих и в ваших интересах.

«Ну что ж, — подумала Даша, — уже имеется прогресс — он не ставит меня перед фактом, не заявляет, что чего-то хочет, а просит». Но вслух ответила иначе:

— Где вы хотели бы встретиться?

— В «Игуане». Бар находится на…

— Спасибо, я знаю, где находится «Игуана», — перебила его Даша. — Извините, но меня это место не устраивает.

— Почему? — удивился младший Боровицкий.

— Потому что это бар, ориентированный на гомосексуалистов, — объяснила Даша, стараясь удержать смешок. — Я против лиц с нетрадиционной ориентацией ничего не имею, но проводить встречи предпочитаю в более… э-э… традиционных местах. Хотя, если вы настаиваете…

— Нет-нет, не настаиваю, — заторопился Глеб Боровицкий.

  36  
×
×