Еще девчонкой Ли Браун была влюблена в Ральфа Сантеса. Надежда, что с...
- И Зоя в него не вписывается, - кивнул Смирнов. - Что будем делать?
- Пойду думать.
Ева взяла со стола письма, удалилась в спальню - искать в них ответ.
- А Серебров? - крикнул ей вдогонку сыщик.
- Потом…
Глава двадцать седьмая
Утро следующего дня выдалось туманное, теплое, безветренное. В воздухе висела сырая мгла. Земля впитывала небесную влагу, тонкая пелена облаков золотилась от солнца. Промытая дождем зелень имела особый, яркий цвет, контрастируя с бледными красками рассвета.
Но ничего этого не замечал Игнат Николаевич - жена его умирала, а вчера вечером его вызывали на опознание трупа дочери.
- Карина, Карина… - шептал он. - Это расплата за мой грех. Я во всем виноват…
Он выпил почти бутылку коньяка, но не смог залить тяжкую, черную тоску. Ему ничего больше не хотелось: ни богатства, ни этой прекрасной двухуровневой квартиры в доме с консьержем и живописным видом из окон, ни этой утомительной городской суеты, ни самой жизни. Он устал, смертельно устал! Все, что происходит с ним, непоправимо. К чему продолжать дышать, есть, пить, продолжать зарабатывать ненужные деньги, вести бессмысленные, пустые разговоры? Когда ничего нельзя вернуть! Даже ничтожной малости…
Серебров посмотрел на осколки «стеклянного дерева», подаренного ему Кариной, - оно вдруг, без всяких причин, разбилось, разлетелось на мелкие кусочки. В такие же осколки превратилась и его жизнь: прозрачные, острые, бесформенные… бесполезные.
Господин Серебров смешал абсент с коньяком и глотнул. Никакого эффекта. Он не может забыться, уйти от этих невыносимых душевных мук. Перед ним неотступно стояло красивое, бледное лицо Карины, уже застывшее, с заострившимися чертами. Смерть не коснулась ее красоты… только сделала ее совсем холодной.
Игнат Николаевич застонал, сжатые добела пальцы хрустнули.
- Я проклят! Проклят…
Телефон разрывался, но Серебров словно оглох. Отключить аппарат он не мог - должны были звонить из милиции. Наконец, чтобы избавиться от надоедливого звука, Серебров все же взял трубку.
- Вас беспокоит Смирнов, частный сыщик, по делу о смерти Карины Игнатьевны.
- Нет никакого дела… есть только смерть, - пробормотал Игнат Николаевич. - В присутствии смерти нет более ничего. Все остальное… кадры дурного и лживого фильма.
- Понимаю вас, но…
- Как вы можете понять? - горько усмехнулся Серебров. - Моя первая жена умерла много лет назад. Теперь и вторая при смерти, а вчера… я увидел труп единственной дочери. И вы говорите о понимании?
- Примите мои искренние соболезнования. Я бы не стал вас тревожить, если бы не письма Карины. Они у меня. Из них следует, что… впрочем, об этом при встрече. Мы можем увидеться? Желательно поскорее.
- Письма?..
Игнат Николаевич плохо соображал, о чем идет речь. Зоя еще жила, но врачи сказали: больше трех дней она не протянет. Карина мертва… Какие письма? Кому они нужны?
- Письма Карины! - громко, настойчиво повторил сыщик.
- Что вы… какая ерунда…
- Вовсе не ерунда! - возразил Всеслав. - Могут заподозрить вас.
Он сказал это нарочно, чтобы встряхнуть Сереброва, который, видимо, окончательно раскис.
- Меня? В чем? - с проблесками сознания в голосе спросил тот. - Вы в своем уме? Карину застрелили в ее квартире. Любовник… Он сошел с ума. Все обезумели!
Смирнову не удавалось расшевелить Игната Николаевича, и он сказал фразу, на которой настаивала Ева. «Вот увидишь, это его приведет в чувство!» - заявила она.
- В письмах Карина написала всю правду! - с более чем выразительным ударением на слове «всю» произнес сыщик.
Повисла пауза. Господин Серебров то ли не мог собраться с мыслями, то ли у него перехватило дыхание. Наконец он издал несколько нечленораздельных звуков.
- Вы меня слышите? Всю! - повторил Всеслав.
- Да… хорошо. Где мы встретимся?
Из голоса Сереброва ушли остатки жизни. Казалось, это по инерции говорит механизм, все детали которого внезапно пришли в негодность.
- Я заеду за вами, назовите свой адрес.
Учитывая полнейшую апатию собеседника, Смирнов решил держать инициативу в своих руках.
Через полчаса он привез бледного и полупьяного Игната Николаевича к себе домой, где их с нетерпением ждала Ева.
- С какой стати вы меня притащили сюда? - бездарно пытался разыграть возмущение гость.
В его потухших глазах читалось: «Оставьте меня в покое, все и навсегда». Но общественная роль заставляла этого убитого горем человека произносить дежурные реплики, изображать отсутствующие эмоции. Зачем он это делал?