The Телки. Повесть о ненастоящей любви

Выходить на улицу сейчас слишком опасно, могут заметить оставшиеся в машинах водилы, если не спят. Но проверять их бдительность мне как-то не хочется, поэтому я занимаю самую выгодную позицию — наполовину высовываюсь из двери чердака, что позволяет мне одновременно слышать происходящее в подъезде и своевременно увидеть быков, если те вломятся на крышу.

Я смотрю на часы мобильного: в томительном ожидании прошло больше пятидесяти минут. Ничего не происходит. Отчаянно хочется курить, сердце бьется где-то в области кадыка, а мокрую от пота футболку можно выжимать. Услышав хлопок двери, я вылезаю из своей амбразуры, по-пластунски подползаю к краю крыши и смотрю вниз: из двора выезжают обе машины. Во дворе никого не видно, Я поднимаюсь, бегу к чердаку, открываю дверь, впрыгиваю в подъезд и мчусь вниз по лестнице. На пятом этаже останавливаюсь, выглядываю в окно, чтобы еще раз удостовериться в отсутствии гостей, и продолжаю свой побег.

Из подъезда выхожу аккуратно, сразу сваливаю под окна и кустами пробираюсь к торцу дома. Уже завернув за угол, я снова слышу визг резины: одна из машин вернулась. Типа засаду устроили, да только поздновато. Я снова врубаю i-Pod. КАЧя воспринимаю уже как саундтрек к моей жизни:

Я творю историю здесь и сейчас.

Каждый день, минуту, мегабайт, пиксель, час.

Где мои фронтовые сто грамм?

Ну-ка, Валя, начисли-ка мне стакан!

Бери на бас!

Бери на бас!!

Бери на бас!!!

Либо мы этих пидоров,

Либо они нас!

Бери на бас…

Чтобы сбить возможных преследователей с толку, иду дворами по направлению к метро «Сокол». Там я задерживаться не планирую, сяду у «Войковской» в первую маршрутку, доеду до «Тимирязевской» и оттуда уже махну до Ленинградского вокзала.

Светало. Москву озаряло утро среды. Одинокий прохожий довольно быстро шел вдоль Ленинградского шоссе. Он постоянно вертел головой, будто искал кого-то, иногда останавливался, заходил в тень близлежащих дворов, выкуривал сигарету и возвращался на тротуар. Завидев патрульные машины или медленно едущие в правом ряду авто, он прижимался к домам, нырял в кусты или прятался за павильоны автобусных остановок. Этим прохожим был я — Андрей Миркин, начинавший свой путь в город Санкт-Петербург. Без подруг, беременных девушек, друзей, работы и любви. Я так и не успел никого полюбить, зато пока никого не убил, а главное — пока еще не убили меня. Я расставался с прошлым, вырывался из настоящего, а на будущее боялся даже надеяться. В общем, дальнейшие перспективы выглядели туманно. Как-то сложно все…

В половине пятого утра я плыл в потоке, состоящем из диспетчеров, охранников, разнорабочих, грузчиков, водителей казенного транспорта, милиционеров, гастарбайтеров и служащих call-центров — всех тех, кто вместо того чтобы досматривать сладкие утренние сны, влекут свои тела на низкооплачиваемую работу. Почему низкооплачиваемую? Потому что по своей воле в шесть утра рабочий день может начать только владелец нарколаборатории, торговец оружием или топ-менеджер BBDO, готовящийся к полету бизнес-классом «British Airways» по маршруту Лондон — Нью-Йорк. Все остальные делают это вынужденно.

Я ловлю себя на том, что никогда раньше не попадал в метро так рано. Более того, всех, кто окружает меня в данную минуту, прежде я искренне презирал, а теперь готов руки им целовать за то, что они закрывают меня своими телами. Только находясь в толпе, я чувствую себя в безопасности. Знали бы они, что раньше я позволял себе пьяные выкрики «Бери напас — рабочий класс!» в адрес их и их собратьев. Интересно, есть ли в этой толпе человек, хотя бы раз слышавший эту фразу в моем исполнении? Знал бы он, что я рядом — голову бы снес. Даже неловко как-то. Удивительная вещь: почему для того чтобы выбраться на поверхность, сначала нужно достичь самого дна? Если мои мысли и дальше потекут в том же направлении, я выйду на «Комсомольской» истинным праведником…

В вагоне метро от нечего делать разглядываю окружающих. Слева мужик в черной футболке и черных джинсах, на поясе мобильник в аккуратном кожаном футляре. В руках газета и бутылка пива. Справа — молодой парень, обладатель волевого подбородка и выразительных скул, одетый в спортивные штаны, майку с символикой ЦСКА, на ногах светло-серые носки и сандалии, на левом предплечье тату. Та самая «тарантина». Тоже мне, сельский Джордж Клуни. В целом — ничего примечательного. Все здесь какие-то невыразительные. Неприметно-настороженные, что ли? Глядя на людей в московском метро, не понимаешь, в каком времени находишься. По-моему, тут всегда 1995-й…