Темная сторона души

Маша, вошедшая в комнату вслед за ней, вскрикнула и прижала ладони ко рту. За ее спиной послышался приглушенный звук – это Митя, догнав их, понял, что увидел, и оттолкнул Ирину от двери.

– Господи, – выдохнула Маша, – как же?..

Она не могла отвести взгляда от старухи, лежащей на кровати. Рот Юлии Михайловны был открыт, мертвые глаза смотрели в потолок без всякого выражения. Ото рта по лицу расползалась мертвенная синева. Свесившаяся рука касалась пола, и пальцы, при жизни выглядевшие длинными и крепкими, сейчас казались сухими и тонкими, как палочки. Под пальцами на полу валялась смятая подушка, почему-то без наволочки – желтоватая, с грязно-серыми разводами на углах.

Смерть словно обострила все черты старости в немолодом теле Юлии Михайловны, безжалостно прорезала морщины, высушила кожу до пергаментной, как у мумии. Это был совсем не тот человек, которого Маша видела каждый день, а какая-то неизвестная ей женщина с незнакомым, искаженным смертью синеватым лицом. На мгновение у Маши мелькнула дикая мысль, что перед ней вовсе не Юлия Михайловна, а кто-то другой, обряженный шутовски в ее цветастый халат-кимоно и решивший сыграть с ними злую, страшную шутку. Но рядом всхлипнула Вероника, и бредовая мысль исчезла.

– Мама… – растерянно прошептала Вероника. – Мамочка, – выдохнула она, бросаясь к телу на кровати. – Мамочка моя!

И горько заплакала возле мертвой женщины, которую всю жизнь считала чужой и которую секунду назад в первый раз назвала мамой.

Глава 9

Приехавший из города следователь заполнял протокол. Борис Петрович Забелин трупов за свою жизнь видел не так уж и мало, потому что хоть и маленький городок рядом с деревней Игошино, а пьяных да дураков в нем всегда хватало. Да и алкаши в деревнях вокруг не то что не перевелись – наоборот, прибывает их полку с каждым годом. А по пьяной лавочке самое милое дело – собутыльника шарахнуть пустой бутылкой по голове или ткнуть тем, что под руку придется. Понятно, что в таких случаях не буханка попадается, не банка шпротная, а нож.

Но с трупом, за которым с минуты на минуту должна была прийти машина, все обстояло куда как непросто. Бабку задушили ее же собственной подушкой, причем после убийства сняли с подушки наволочку. «Что же получается? Там следы были, что ли? – задумался Забелин. – Поранился наш убийца, кровь на подушке оставил? И обо что же он мог пораниться, интересно знать?»

Борис Петрович встал и обошел комнату, внимательно приглядываясь к вещам. Комната простая, чистая, всех вещей – кровать, шкаф в углу да книжные полки возле кровати. Еще столик маленький. Хозяева говорят, раньше здесь дочка их жила, а после приезда матери ей комнату отдали.

Забелин осмотрел двери – сначала в комнату, затем наружную. Следов крови не было. Он и так понимал, что взяться им на двери неоткуда: хозяева, уходя, замков не запирали – значит, и взламывать ничего не нужно было. «Зачем тогда убийца наволочку с подушки снял? – сам у себя спросил Забелин. – Непонятно».

Он вернулся в комнату убитой и сел дописывать протокол. Итак, бардака в доме нет, ничего не пропало, как говорят хозяева, и украшения с убитой не сняты. Еще непонятнее. Получается, вошел человек в дом, подошел к спящей… ага, к Юлии Михайловне Ледяниной. Подошел, значит, к спящей Юлии Михайловне, выдернул у нее подушку из-под головы и крепенько приложил к лицу. Подержал, дождался, пока старушка дергаться закончит, снял наволочку с подушки и вышел себе спокойненько. Подушку в сторону отбросил, вот она сейчас на стуле лежит, и перышко из нее торчит. Из дома ничего не взял. Получается, по мотивам личной неприязни убил спящую Юлию Михайловну? Получается, так.

Борис Петрович подозвал двух понятых и дал им расписаться в протоколе. Понятыми опера выбрали двух старичков – божьих одуванчиков, живших в доме наискосок. Они с любопытством оглядывались и хотя лица делали серьезные и сочувственные, но видно было, до чего же им все происходящее интересно. «Небось на два года пересудов хватит», – ухмыльнулся про себя Забелин.

Но на самом деле было, конечно, не до ухмылок. Это тебе не банальная бытовуха, а кое-что похлеще. И придется поднапрячься. Поднапрягаться Борис Петрович очень не любил, считая, что в его возрасте такое занятие уже не на пользу организму.

Хлопнула входная дверь, и в комнату зашли двое парней – один помоложе, второй постарше, оба серьезные и насупленные.

– Леша, отпечатки сними с засова на калитке, – распорядился Борис Петрович. – И с другой стороны тоже. Может, огородами зашел?