Мешок с костями

В другом — банджо, на котором она пыталась научиться играть, но отказалась от этой затеи, заявив, что от струн очень болят пальцы.

Третий угол занимало байдарочное весло и роликовые коньки со сбитыми носами и лиловыми помпонами на шнурках.

Но более всего меня заинтересовал некий предмет, стоявший на шведском бюро с убирающейся крышкой, которое занимало середину студии. При жизни Джо, летом, осенью, в зимние уик-энды, которые мы здесь проводили, на бюро горой лежали катушки с нитками, обрезки ткани, подушечки для иголок, рисунки, иной раз книга о гражданской войне в Испании или о знаменитых американских собаках. Джоанна не любила заниматься чем-то одним. Более того, она обожала заниматься всем сразу. И ее стол наилучшим образом иллюстрировал ее характер.

Теперь же я видел перед собой иное. Разумеется, напрашивалось предположение о том, что миссис М, собрала со стола весь хлам и рассовала по ящикам, но верилось в это с трудом. С какой стати ей этим заниматься? Лишний труд.

А предмет, оставшийся на столе, прятался под серым пластиковым футляром. Я протянул руки, чтобы снять его, но пальцы застыли в дюйме или двух, потому что мне вспомнился (Дай ее сюда. Это мой пылесос) старый сон. Воспоминание промелькнуло в моей голове и исчезло, совсем как дуновение холодного воздуха несколькими минутами раньше. А как только оно исчезло, я снял футляр с моей старой пишущей машинки «Ай-би-эм селектрик», которую я уже много лет не видел. Даже не подозревал, что она до сих пор в доме. Я наклонился к ней, заранее зная, что настроена она на шрифт «курьер», мой любимый. И, разумеется, моя догадка подтвердилась.

Но каким образом моя пишущая машинка могла попасть в студию Джоанны?

Она рисовала (пусть и не очень хорошо), фотографировала (иной раз более чем удачно) и, случалось, продавала свои снимки, вязала, вышивала, ткала и красила ткань, могла взять восемь из десяти основных гитарных аккордов. Разумеется, она могла писать, как и практически все, кто защищал диплом по английской литературе. Собственно, потому они и выбирали эту дисциплину. Но демонстрировала ли она литературное дарование? Нет. Несколько ее поэтических экспериментов закончились неудачно, и она поставила на этом крест. «Ты пиши за нас обоих, —Майк, — как-то сказала она мне. — Это твоя епархия. А я буду понемногу заниматься всем остальным». Сравнивая уровень ее стихов с достижениями в вышивке, вязании, фотографии, я склонялся к мнению, что она приняла мудрое решение.

Но на ее столе стояла моя старая «Ай-би-эм». Почему?

— Письма, — высказал я догадку. — Она нашла мою «Ай-би-эм» в подвале и принесла в студию, чтобы печатать письма.

Только Джо этого бы не сделала. Она показывала мне большинство своих писем, часто просила дописать короткий постскриптум, напоминая старую присказку о детях сапожника, остающихся без сапог («Подруги жены писателя никогда не получают от тебя ни строчки, — упрекала она меня, — а если бы не Александр Грэхем Белл, то твое общение с ними вообще бы свелось к нулю»). И со времени нашей свадьбы я не видел ни одного ее письма, отпечатанного на машинке. Она считала делом чести писать личные письма от руки. Печатать она, конечно, умела и, если возникала необходимость, могла, пусть и медленно, без единой ошибки напечатать на «Ай-би-эм» деловое письмо. Но для этого она всегда использовала мой компьютер или собственный «пауэрбук».

— И что все это значит, милая? — спросил я и принялся обследовать ящики.

Бренда Мизерв пыталась навести в них порядок, но с характером Джо ей сладить не удалось. Она подобрала катушки ниток по цвету, но дальше все смешалось в кучу, как, собственно, было и при Джо. Содержимое ящиков возродило сотни воспоминаний, от которых щемило сердце, но я не нашел в них бумаги для моей «Ай-би-эм». Ни одного листочка.

Покончив с поисками, я откинулся на спинку стула (ее стула) и посмотрел на маленькое фото в рамочке на ее столе, которого раньше вроде бы не видел, по крайней мере вспомнить не мог. Джо скорее всего напечатала этот снимок сама (оригинал, должно быть, пылился в подвале), а затем раскрасила его. В итоге получилось что-то вроде постера «Разыскивается».

Я взял фотографию, провел большим пальцем по блестящей поверхности. Сара Тидуэлл, исполнявшая блюзы на рубеже столетия. Известно, что какое-то время она жила в Тэ-Эр, не одна, с друзьями и родственниками, потом все вместе они отбыли в Касл-Рок, побыли там… а потом исчезли, словно облако, уплывшее за горизонт, или туман в летнее утро.