А может, это любовь?

— Фрэнсис приносит мне белье из своего магазина. Я мало что ношу из этих вещей.

Джо поднял вишнево-красный корсет, отделанный черной бахромой. В этот момент он походил на ребенка, перед которым высыпали пеструю гору его любимых конфет. Ребенок со щеками, посиневшими от щетины.

— Вот это мне нравится.

— Не сомневаюсь. — Она скрестила руки на груди.

— Тебе надо это носить.

— Джо, зачем ты сюда пришел?

Он нехотя оторвал взгляд от белья на ее кровати.

— Мне позвонили и сообщили, что Кевин передал тебе что-то в тубусе.

— Что? И в этом все дело? Он хотел, чтобы я посмотрела плакаты с рекламой старых фильмов, которые он купил через Интернет.

— Значит, он был здесь?

— Да. Как ты это узнал?

— Проклятие! — Он швырнул корсет на кровать и мимо Габриэль пошел прочь из комнаты. — Зачем ты его впустила?

Она поспешила за Джо, не отрывая взгляда от мелких завитков волос у него на шее.

— Он мой партнер по бизнесу. Почему я не должна его впускать?

— О Господи, я не знаю! Наверное, потому, что он укрывает ворованные вещи и замешан в краже картины. Ты это понимаешь?

Габриэль почти не слушала. Охваченная паникой, она утратила способность думать и просто семенила за ним по пятам. Так они прошли мимо ванной в конец коридора. Она схватила его за руку и потянула назад, но это было все равно, что пытаться остановить быка. Она забежала вперед и расставила руки, загородив проход в свою студию.

— Это моя личная комната, — сказала она. Сердце ее остановилось, в висках стучала кровь. — Тебе туда нельзя.

— Почему?

— Потому. — Придумать что-нибудь получше за такое короткое время она не могла.

— Потому что я так сказала. — Он молча отодвинул ее с дороги.

— Нет, Джо!

Дверь распахнулась. Повисла долгая тишина, во время которой Габриэль молилась всем богам, чтобы ее студия каким-то образом изменилась с тех пор, как она была здесь сегодня утром. Пресвятая Дева Мария!

Видимо, мольбы не помогли.

Он медленно вошел в комнату и встал на расстоянии вытянутой руки от портрета в человеческий рост. В этот момент Габриэль мечтала лишь об одном — убежать куда-нибудь, спрятаться. Но куда же она убежит? Она посмотрела через его плечо на полотно. Предвечернее солнце, проникавшее в студию сквозь прозрачные занавески, отбрасывало блики на деревянный пол и мягко подсвечивало портрет. Габриэль надеялась, что он не узнает себя.

— Это я, что ли? — спросил он, показывая на картину.

Все-таки узнал! Она была поймана с поличным. Может, ей плохо удавались пропорции кистей и стоп, зато с пенисом Джо проблем не возникло. Оставалось одно — бравировать, как можно лучше спрятав свое смущение.

— По-моему, очень даже неплохо, — проговорила она и скрестила руки на груди.

Он оглянулся на нее через плечо. В глазах его застыло недоумение.

— Я голый.

— Обнаженный.

— Один черт. — Он опять отвернулся, и Габриэль подошла ближе, встала рядом с ним. — А где мои руки и ноги?

Она склонила голову набок.

— Видишь ли, мне не хватило времени их нарисовать.

— Зато, как я вижу, тебе хватило времени нарисовать мой член.

Ну что она могла на это сказать?

— Мне кажется, мне удалась форма твоих глаз.

— И моих яиц тоже.

Она опять попыталась отвлечь его внимание на верхнюю часть портрета.

— Я отлично схватила твой рот.

— Это что, мои губы? Какие-то надутые, — сказал он. «Хорошо хоть, что он уже не критикует свои гениталии!» — мысленно вздохнула Габриэль. — А что это за большой красный шар? Пожар, что ли?

— Твоя аура.

— Ага. — Он перевел взгляд на две картины, стоявшие у дальней стены. — Я вижу, ты вся в работе.

Она закусила верхнюю губу и смолчала. По крайней мере на том портрете, где она изобразила его в виде демона, он был одет. Зато на другом…

— Здесь ты тоже не успела дорисовать руки и ноги?

— Пока нет.

— Я что, дьявол?

— В некотором роде.

— А при чем здесь собака?

— Это овечка.

— Похожа на пуделя.

Овечка была совсем не похожа на пуделя, но Габриэль не стала спорить. Во-первых, она никогда не объясняла свои картины, а во-вторых, решила не обращать внимания на его бестактные замечания, понимая, что они вызваны удивлением. Еще бы: открыть дверь и наткнуться на собственный портрет ню.

— Кто это? — спросил Джо, показывая на изображение его головы и тела Давида.

— А ты не знаешь?

— Это не я.