82  

– Похоже на птичий след! – сказала Таня.

Домовой важно кивнул.

– Он и есть. Птица пробежала отсюда и вот сюда.

– Где пробежала? Внутри грифа? – недоверчиво спросила Таня.

Домовые вновь стали переглядываться, но уже в обратном порядке – от старшего к младшему. На сей раз обычная иерархия отчего-то нарушилась, и ответила борода пушком.

– Да. Из контрабаса внутрь грифа и назад. Мы видели следы, когда клеили гриф.

– Это невозможно! Гриф сплошной. И как нужно пробежать, чтобы следы оттиснулись на контрабасе? Дерево твердое! Когда это было?

Домовые зашуршали и принялись толкать друг друга. Белобородый поднял на Таню ясные глаза. В них была фильтрующая мудрость, отрешенная от всего второстепенного.

– Это было завтра.

– Завтра еще не наступило! – напомнила Таня.

Молодые домовые недовольно завозились. Спорить со старшим не полагалось. Белобородый закрыл глаза. Он был терпелив и чем-то очень доволен.

– Значит, это было вчера. Вчера-недавно. Или вчера-давно. Она не прилетает просто так. Она любила твою мать Софию!

– Мою мать? Кто любил? Тот, кто оставил следы?

Белая борода молчала. Пегобородый подошел к Тане и легонько подтолкнул ее к выходу.

– Когда контрабас будет готов, мы принесем его! Мы рады за тебя. Она не прилетает просто так. И потому мы не возьмем с тебя ничего.

Таня почувствовала, что больше ей ничего не скажут. Она еще не ушла, а в мастерской у домовых вновь звонко и весело стучали молоточки.

* * *

Таня попала в Зал Двух Стихий после ужина. Молодцы из ларца одинаковые с лица заканчивали убирать со столов. С большим трудом Таня отыскала кусок хлеба с половинкой котлеты и робким следом чьих-то неуверенных зубов. Такая мелочь Таню не напугала. В детстве ей случалось есть обслюнявленные куски мяса, вырванные из пасти у ручного борса. А что поделаешь? Голод не тетка.

– Приятного аппетита! – произнес кто-то рядом.

Таня вскинула голову. Перед ней стояла маленькая женщина с большим мужским зудильником, в выпуклых очках и с таким же выпуклым крепким лбом. Три штриха собрались в портрет.

– Великая Зуби! – воскликнула Таня.

Маленькая женщина поклонилась, благодаря за то, что Таня вспомнила о ее величии.

Таня выронила бутерброд, упавший котлетой вниз. Зуби наклонилась и заботливо вернула бутерброд Тане в руку.

– Ничего страшного! Микробы разбились и подохли! – утешила она ее.

– Неважно. Я бы их и так загрызла! – Таня продолжала разглядывать Великую Зуби. Раньше она видела ее лишь мельком в столовой. Прежний опыт общения – через память двойника – в счет она, разумеется, не брала.

– Идем! Сарданапал хочет тебя видеть!

Таня напряглась.

– Сарданапал? Меня? Зачем?

– Идем же! Он сам скажет зачем! – нетерпеливо повторила Зуби.

Таня шла по коридору рядом с Великой Зуби, поглядывая на нее. Зуби была женщиной, независимой от возраста. Не обладая красотой, она одновременно не обладала и ничем таким, что могло бы осыпаться или стать смешным. Очень тяжело быть некрасивой женщиной. Зато у некрасивой женщины спокойная старость. У нее нет постоянного ощущения, что она что-то потеряла.

Другое дело – доцент Горгонова. Про нее Таня порой думала, что Медузия находится в последнем яростном приступе красоты, которая вскоре или погаснет, сменившись спокойной старостью, или, сорвавшись, будет вечно тешить себя иллюзиями и терзать смешными попытками сохранить несохранимое. Правда, Медузия была бессмертной, и ее «последний приступ» длился долгие столетия.

– Как поживает Готфрид? – Таня опасалась, что Зуби, если не занять ее разговором, начнет подзеркаливать.

Зубодериха тряхнула челкой.

– Готфрид – великий человек! Терпеливый, героический и мудрый! Других таких нет! – непререкаемо произнесла она.

– Так я же не спорю! – удивилась Таня.

– Вот и прекрасно! Еще бы ты спорила! – отрезала Великая Зуби.

Таня прикусила язык. До поворота коридора они шли молча. Попавшегося им Синего Дядю, вздумавшего напасть на них с топором, преподавательница магических сглазов так шарахнула сдвоенной искрой, что сквозь пол он просачивался уже в виде плесени.

– Я что-то не то ляпнула? – спросила Таня.

– Думаешь, я не понимаю, на что ты намекала? – Великая Зуби высоко задрала подбородок. – Что с Готфридом невозможно разговаривать! Ну и что? Со многими хорошими людьми невозможно разговаривать! Со мной, например! Возражения?

  82  
×
×