В свободном падении

Я нашел приемную самостоятельно и легко – я пока еще не забыл топонимику и географию родного города. Сименс уже должен быть на месте – набрасывать последние штрихи перед приемом.

Ему помогала временно взятая на подмогу милая рецепционистка по имени Эля. Она трепетала и краснела перед столичным магом. Я, в своем стиле, первым протянул ей руку. Задержал ее теплую длань в своей. Ей уже сказали, что она в порядке исключения сможет попросить в конце моего пребывания бесплатную консультацию – если все, конечно, пройдет хорошо и маг останется доволен. И теперь она лихорадочно думала, что ей у меня выведать: об отношении к ней Виталика из параллельной группы? Или почему так смущается при виде ее Владимир Андреевич? Чтобы сразу произвести на нее впечатление или, скорее, убить ее наповал, я говорю:

– Виталик не стоит вашего внимания. А Владимир Андреевич слишком стар – охота вам потом ему печально лекарства подавать?

– Так что же делать? – шепчет ошеломленная Эля.

– Ничего. Ждать. Скоро Он придет. Твой, единственный. Он всегда в конце концов приходит.

После столь эффектного фокуса я понимаю, что теперь она моя навеки, и я могу просить у нее все, что угодно: капучино в девять вечера или даже станцевать на столе.

Сименс мою эскападу слушает с улыбкой. Всегда хорошо, когда есть человек, который воспринимает твои способности с легкой долей иронии, не дает тебе зарываться.

Я осматриваю поле ближайшей ментальной битвы. Кабинет в прошлом принадлежал фирме, которая оказывала налоговые консультации физическим лицам. Здесь царит аура порядка, дотошности, точности – правда, с легким и почти безгрешным привкусом жульничества: типа, как бы не заплатить налог на продажу шестилетнего возраста «Тойоты Королы». Но это не зубной кабинет. Обстановка мне мешать не будет.

Я занимаю место в главном помещении. Эля приносит мне чай и булочки. Запах свежезаваренного чая и выпечки, замечено за годы практики, обычно стимулирует разговорчивость, а главное, памятливость моих клиентов.

И вот в девять утра ко мне входит первая энская посетительница. Женщина лет сорока пяти – что называется, со следами былой красоты. Лицо с правильными, благородными чертами – однако на нем нет ни единой краски, ни в прямом, ни в переносном смысле. Потухшие глаза. Ненакрашенные губы, ресницы. Ни следа румян. Волосы тщательно выкрашены в рыжий цвет – очевидно, наступление седины уже стало фатальным. Однако прическа делалась месяца три назад – а рыжина в контрасте с серым лицом создает неприятное впечатление. И еще – знаете? – мне сразу, даже не ведая, что случилось, и невзирая на то что произошло, становится ее жалко.

– Как вас зовут? – спрашиваю я. И участливо: – И что у вас произошло?

Зовут ее, оказалось, Антонина Ивановна, а стряслось – ох! – такое обыденное и такое страшное: пропала дочка, доченька, любимая, ненаглядная, Ксюшенька, пятнадцати лет. Исчезла две недели назад, ничего не сказала, ни записки не оставила, просто однажды из школы не вернулась и вещей никаких не взяла. Вот фотография.

С карточки на меня смотрела милая и очень даже секси девочка. Волосы распущены, голые плечи, купальник. Антонине Ивановне стоило бы подумать, прежде чем приносить на просмотр постороннему мужчине столь откровенное изображение дочери.

– У вас кто-нибудь есть?

– В смысле? – встрепенулась дама.

– В прямом. Любовник. Сожитель. Мужчина.

Кровь прилила к ее бескровному лицу.

– Ну… Есть…

– Живете вместе? Сколько лет ему? Как зовут?

– Зовут Петром Гаврилычем. Он меня старше, ему пятьдесят два, да, мы вместе живем, у меня трехкомнатная квартира.

– А вы сама – как думаете, где дочка может быть?

Я подошел к креслу и взял клиентку за руку.

– Не знаю… Если б я знала… Я уже и в милицию заявила… Неужели ее похитили?

Но чувства, что неслись в ней, я чувствовал их, были совсем другими и говорили мне гораздо больше: Неужели она просто сбежала? Сучка, гадина, она проучить меня решила. Отомстить, что я с Петей не рассталась, как она хотела. Неужели у нее и правда с Петей что-то было? Тогда летом, когда я пришла раньше, а они оба розовенькие, он в трусах, а она в халатике – о, как больно! Неужели это она, гадина, его соблазнила, чтобы мне отомстить? Или это он резвится, климакс, кровь последний раз в его полтинник играет? А еще раньше: «Мама убери его от нас, он ко мне пристает!» – «Доча, как пристает?» – «Смотрит на меня! Подсматривает!» Что это – она шантажирует меня? Или правда Петя ее приставаниями замучил? Ладно, она убежала, да – но ведь с ней там, куда она убежала, может все, что угодно, случиться! И куда, куда же она убежала?!»