В свободном падении

Что случилось потом – Сергей Владиленович, наверное, вам рассказывал. Мама ваша ничего не стала говорить отцу, устраивать с ним разборки. Дело было в пятницу, и они поехали на дачу – за городом, в Косую Щель. А у вашей матушки была привычка: если возникала какая-то трудность, проблема или обдумать что-то надо, она шла гулять. Даже я об этом ее обычае знал. Когда быстро ходишь, говаривала она, адреналин внутри организма сжигается, а кровь кислородом насыщается, он поступает в мозг – вот и решение приходит. Так случилось и в тот раз – пошла она в одиночку пройтись вдоль берега моря. А дело к осени близилось, ветрило, волны, морось. Вот она и поскользнулась… на камне, на утесе… над обрывом…

Глаза Десятникова снова наполнились слезами. Он порывисто вскочил: «Извините», – снова налил себе коньяку и залпом выпил. А потом продолжил разглагольствовать:

– Нелепая, ужасная, трагическая смерть! Да в таком молодом возрасте! Я вам сочувствую, дорогой Алексей, искренне соболезную… – Сгибом указательного пальца он утер слезы. – Разумеется, – продолжил, – по факту гибели Ларисы Станославовны началось следствие. И так как отец был одним из самых видных деятелей города, велось оно очень тщательно. Я даже знаю, что следователя приглашали из Москвы, из Генпрокуратуры! Рассматривалось несколько версий: и самоубийство, и даже убийство. Подозреваемыми была и Лилия, и даже, извините, Алеша, ваш отец. Однако следствие доказало однозначно: несчастный случай. Дело закрыли.

Я уж не знаю, откуда, но ваш отец прознал про последний разговор Ларисы Станиславовны с Лилей. И его гнев, конечно, был ужасен. Он мне сказал, что добьется, чтобы девушку вышвырнули из города – чтобы он никогда ее не увидел даже случайно. Ее и впрямь перевели по службе – даже не знаю, куда, – но предварительно она… Да, на ней все ж таки пертурбации последних недель тоже сказались, а допросы вряд ли способствовали спокойному протеканию беременности – короче, Лиля родила здесь, а вскоре, через неделю, уехала. Навсегда. Кто у нее родился и куда ее сослали – не знаю, ваш отец ее судьбой меня заниматься не просил, а сам я, естественно, в эти дела не лез.

При всей трагичности происшедшего я слушал рассказ Десятникова с интересом. Со смертью матери я смирился, и давно. Конечно, мне до сих пор ее не хватает – как не хватает и отца. Но я могу уже воспринимать ее прошедшую жизнь, а также рассказы о ней спокойно, без слез и истерик. Немного даже отстраненно: вот жила-была красивая женщина Лариса Станиславовна Данилова, была счастлива в семье и на работе, а потом рок и злые люди распорядились так, что она умерла. Печально только, что в ряды злых людей в данном случае приходится зачислить моего отца.

Однако чего-то мне в рассказе Десятникова не хватало. Живых фактов. Конкретики. И я попросил у него разрешения просмотреть его.

– Вы что имеете в виду? – вскинул удивленные глаза Петр Сергеевич.

Так как ситуация была не нова, Сименс подхватил мой почин и быстренько пояснил клиенту про мои способности и то, что я хочу прозондировать воспоминания моего собеседника. Десятников, похоже, даже испугался.

– Нет, нет, я против! – экспрессивно воскликнул он и залился краской.

Сименс стал пояснять ему об этических нормах, которые мы соблюдаем, о том, что ничего из того, что станет мне известно, ни в коем случае не будет передано каким-либо третьим лицам – однако наш хозяин был непреклонен, вскричал даже истерично: нет, и все.

Что ж, нет, значит, нет. Мало ли какие маленькие тайны может содержать богатая, долгая жизнь человека. И совершенно необязательно эти секреты должны быть связаны с моим отцом и нашим семейством.

Хотя… Когда мы покинули гостеприимную квартиру хозяина, я предложил Сименсу прогуляться. Ветер дул с моря, и уютная бухта защищала от его порывов. Было настолько тепло, что я даже не застегнул куртку. Мы вышли на набережную. Ни единого прохожего не было вокруг, только доносился неумолчный гул порта, да сообщал морзянкой о себе мигающий маяк.

– Знаешь, Сименс, я бы тебя попросил продолжить розыски, – сказал я, взяв своего импресарио под локоть. – Что-то странно мне: пошла моя мама гулять, да и с обрыва упала. Она ведь ловкая была, сильная. В бадминтон играла. Да и сколько ей лет было? Тридцать семь, тридцать восемь? Самый расцвет. Нашел бы ты, Сименс, эту разлучницу проклятую, даму пик!

– Ты Лилю пресловутую имеешь в виду?

– Ну, конечно!