Двухместное купе

— Почему же он говорил о деньгах не со мной, а с тобой? — удивленно спрашивал Лешка.

— Увидел делового человека, с которым можно сварить супчик, — достойно отвечал Гриша.

— Но речь-то шла обо мне! Зачем нужно было выставлять меня в коридор? — не понимал Лешка.

— Ну, ты — фрайер, Леха! Ты же свидетель!.. На кой черт ему в его же кабинете лишний глаз и лишнее ухо, когда речь идет о капусте?! А от меня одного можно всегда отпереться. Послать в жопу... Сказать, что я — шантажист, психопат!.. Что хочешь! Элементарно... Кто я? Что я? Беглый грек с-под Одессы. Кому лучше поверят?..

— Десять тысяч... С ума сойти! Нереально! — Лешка доел, вытер руки бумажной салфеткой.

Гриша утерся рукавом куртки, сказал:

— Отольем на дорожку?

Прошли в мужской туалет. Сделали свои дела в белоснежные большие писсуары.

А рядом — у крайнего, низко расположенного небольшого детского писсуара спокойно «отливал» маленький НЕ ВИДИМЫЙ никем Ангел.

Вид детского писсуара восхитил Гришу:

— Гляди, Леха! Во — культура!.. Они даже мальчиковый размер для маленьких пацанчиков сообразили! Ну, фрицы, мать их за ногу!..

... Вышли из туалета и пошли к своей машине.

На их пути была площадка, где продавались разные подержанные автомобили. Машины выглядели как новенькие.

Гриша остановился рядом, сказал Лешке:

— Пожалуй, выберу себе «фольксваген».

— Собираешься покупать машину? — спросил Лешка.

— Нет, конечно. Откуда у меня деньги?

— Тогда почему бы тебе не выбрать «ягуар»? — спросил Лешка.

И сзади них, прикрывая рот ладошкой, захихикал Ангел.

Лешка и Гриша удивленно обернулись, но НИКОГО не увидели...

* * *

... В полной темноте, опустившейся на автобан, среди десятков и сотен автомобильных фар бежала усталая «мазда»...

ВЕЧЕР. КАФЕ «ОКОЛИЦА ФРЕНКЕЛЯ»

Народу в кафе не было.

За одним столиком, у самой стойки бара, сидел Лешка. Пил чай с лимоном, ел горячий бутерброд.

Фрау Френкель мыла пивные стаканы, а сам Френкель протирал их несвежим полотенцем.

— А куда ты дел Гришу? — спросила у Лешки фрау Френкель.

— Он привез меня к вам и поехал отдавать машину. Вот-вот появится...

— Я так и не понял, — сказал Френкель, — почему этот посольский тип дал вам всего пять дней?

— Вообще-то он разговаривал с Гришкой... Но, как потом я выяснил уже по дороге, этот тип в воскресенье улетает в Москву, в отпуск...

Распахнулась дверь кафе, и появился Гриша Гаврилиди.

Еще не переступив порога, он тут же заорал:

— Нема! Дай десять тысяч! Через год отдам с хорошими процентами!..

— Мишугинэ... — Нема грустно просмотрел стакан на свет. — Тебе перевести на греческий?

— Не надо. Я ж грек, но с-под Одессы.

Фрау Френкель принесла Грише тарелку с горячим бутербродом и чай.

— Ну, уже садись, садись, я тебе говорю, — сказала фрау Френкель.

— Нема! — заорал Гриша. — А в счет взаимных расчетов сто грамм можно налить?

— Босяк... — сказал Френкель и повернулся к жене: — Налей ему и запиши за ним.

— У тебя же еще до черта Лориных денег... — прошептал Лешка. — На кой тебе долги на запись?

— Лорины деньги — это Лорины деньги. И тратить их на свою поддачу я не имею права, — тихо ответил ему Гриша.

— Слушай, Гаврилиди, я уже пытался выяснить у Леши: почему вам так мало дали времени, чтобы собрать эти деньги? Эти паршивые десять тысяч? Но я так и не понял... — сказал Френкель Грише.

— Потому, что этот посольский хрен моржовый в воскресенье улетает в отпуск, в Москву. И эти десять штук для него — как бы подъемные и отпускные.

— Он так и сказал? — спросила фрау Френкель, ставя перед Гришей сто граммов водки в крохотном графинчике.

— Он сказал про воскресенье, про Москву, про отпуск и про десять тысяч. Остальное было нетрудно додумать...

Гриша вылил из графинчика всю водку в стакан, залпом выпил ее и снова попросил у Френкеля:

— Дай на один год десять тысяч, Немка! Расписку напишу...

— Псих... — печально констатировал Френкель. — Чего же ты не попросил у меня раньше, когда я заведовал закрытой столовой при мариупольском горисполкоме?

— А ты бы дал?

— Честно? Вряд ли.

— А тогда было? — спросил Гриша.

— О чем ты говоришь?! — трагически воскликнул Френкель.

— Так на кой хрен тебе нужна была эта эмиграция?

— Я знаю?.. — вздохнул Нема Френкель.

А фрау Френкель, споласкивая посуду в тазу, тихо заплакала.