Бессонница

— Не поняла, — ответила Луиза, но лицо ее говорило о другом: она не хотела понимать, о чем он говорит.

— Мои слова относятся к главной идее: возможно, они не могут лгать.

Предположим, это так. Если человек владеет определенной информацией, но не хочет ею делиться, а на ложь не способен, что ему остается делать?

— Постоянно уходить от опасной зоны, — сказала Луиза, — или зон.

— Бинго <Игра типа лото.>. А разве не так поступали они?

— Ладно, — согласилась Луиза. — Они уходили в сторону, но мне казалось, что в разговоре лидируешь ты, Ральф. Меня впечатляли твои вопросы. Я, например, просто пыталась убедить себя, что все происходит на самом деле.

— Конечно, вопросы я задавал, и много, но… — Ральф замолчал, не зная, как точнее передать мысль, вертящуюся у него в голове, концепцию, одновременно сложную и по-детски наивную. Он сделал еще одну попытку подняться, вызывая внутренний щелчок, зная, что если он сможет соприкоснуться с ее мыслями, то покажет ей кристально чистую и точную картину. Но ничего не получилось, и Ральф разочарованно забарабанил пальцами по скатерти.

— Я был так же зачарован, как и ты, — наконец-то с трудом заговорил он снова. — Если мое удивление и вылилось в вопросы, то лишь потому, что мужчины — по крайней мере, моего поколения — приучены не опускаться до охов и ахов. Это привилегия женщин, выбирающих материал для обивки мебели.

— Ах ты, дискриминатор, — улыбнулась Луиза, но Ральф не смог ответить ей тем же. Он вспомнил Барби Ричардс. Направься Ральф к ней, она, скорее всего, нажала бы потайную кнопку, но Луизе она позволила подойти только потому, что та тоже женщина.

— Да, — спокойно произнес Ральф. — Я такой, старомодный, из-за чего иногда попадаю впросак.

— Ральф, я не хотела…

— Я все знаю. Я лишь пытаюсь объяснить, что и сам был поражен… Сбит с толку… Не меньше тебя. Поэтому и задавал вопросы, а что в итоге? Разве это были хорошие вопросы? Полезные!

— Думаю, нет.

— Возможно, начал я не так уж плохо. Насколько я помню, первый вопрос, когда мы выбрались на крышу, касался того, кто они и чего хотят. Конечно, они постарались напустить философского туману, но могу спорить, что все же заставил их попотеть. Затем мы получили объяснение основы понимания Предопределения и Слепого Случая — удивительное, но не имеющее никакого отношения к нашей поездке в Хай-Ридж к Гретхен Тиллбери и отмене выступления Сьюзен Дэй. Проклятье, лучше бы они сами рассказали нам дорогу, а не вынудили обращаться за помощью к племяннице Симоны; хоть время сэкономили бы.

На лице Луизы появилось замешательство:

— И правда.

— К тому же во время нашего разговора время летело так быстро, как бывает при поднятии на несколько уровней. Они тоже наблюдали за его полетом, уж ты мне поверь. Они рассчитали эту сцену таким образом, чтобы когда мы узнали то, что нам необходимо знать, у нас не осталось времени на вопросы, на которые им не хотелось отвечать. Думаю, они хотели внушить нам мысль, что мы действуем в интересах общества, что речь идет лишь о спасении многих жизней, но они не могли сказать этого прямо, потому что…

— Потому что это ложь, а они, возможно, не могут лгать.

— Абсолютно верно.

— Итак, чего же они хотели на самом деле, Ральф?

Он покачал головой:

— Не имею ни малейшего представления, Луиза. Даже намека.

Она допила кофе, аккуратно поставила чашку на блюдце, мгновение изучала подушечки своих пальцев, затем взглянула на Ральфа. И снова Ральф поразился ее красоте — фактически он был выбит из колеи.

— Они были такие хорошие. Они и сейчас хорошие. Я чувствую это очень сильно. А ты?

— И я, — неохотно признался Ральф. Конечно, он испытывал подобные чувства. Эти двое врачей были всем, чем не являлся Атропос.

— И ты все равно постараешься остановить Эда. Ведь так?

— Так.

— Тогда отбрось все остальное, — спокойно произнесла Луиза, отвечая на взгляд его голубых глаз взором темных очей. — Подобные терзания лишь засоряют твой разум, Ральф.

Он согласился с правотой ее слов, но по-прежнему сомневался в своей способности вот так взять и отпустить на волю все эти мысли. Возможно, следует дожить до семидесяти, чтобы понять, насколько трудно бороться с привитыми с детства взглядами. Он был мужчиной, чье обучение тому, как быть мужчиной, началось задолго до прихода к власти Адольфа Гитлера, и он до сих пор был пленником поколения, слушавшего по радио пение Г. В. Калтенборна и «Эндрюс Систерс» — поколения мужчин, верящих в «коктейль из лунного света».