Бессонница

Эд вытащил руку из бочонка — испачканную, пахнущую химической смесью. Еще одна молния сверкнула над взлетным полем, за ней последовал оглушительный раскат грома.

— Сотри это, пока не пошел дождь, — посоветовал Толстяк.

Через опущенное стекло своего «форда» он достал пакет салфеток, вынул пару и передал Эду — тот, словно во сне, стал стирать смесь с рук. А Толстяк в это время закрыл крышку, вставив ее на место одним ударом огромного кулачища, и бросил быстрый взгляд на темнеющее небо" Когда Эд коснулся рукава его белой рубашки, мужчина напрягся, беспокойно взглянув на парня.

— Кажется, я должен извиниться, — произнес Эд, и впервые тон его голоса показался Ральфу абсолютно чистым и разумным.

— Ну ты и весельчак, — облегченно хохотнул Толстяк, опуская покрытый полиэтиленовой пленкой брезент и завязывая узлы серией быстрых, умелых жестов. Наблюдая за ним, Ральф подумал о том, каким же хитрым воришкой оказалось время. Когда-то и он мог с такой же легкостью и проворством вязать узлы. Он и сейчас мог проделать подобное, однако теперь ему понадобилось бы минуты две и, возможно, три его самых любимых ругательства.

Толстяк похлопал по брезенту, а затем повернулся, скрестив руки на своей необъятной груди.

— Вы видели столкновение? — обратился он к Ральфу.

— Нет, — моментально отреагировал тот. Ральф не имел ни малейшего представления, почему лжет, но решение пришло мгновенно. — Я наблюдал, как приземляется «Юнайтед».

К его превеликому удивлению, яркие пятна на щеках Толстяка проступили еще резче. «Ты тоже наблюдал за ним! — внезапно подумал Ральф. — И не только за посадкой, иначе ты не стал бы так отчаянно краснеть… Ты смотрел и на то, как самолет выруливает к терминалу».

За этой мыслью последовало полнейшее откровение. Толстяк считал, что он сам виноват в столкновении, и опасался, что полицейские, которые прибудут на место аварии, станут придерживаться той же точки зрения. Он наблюдал за самолетом и не заметил машины Эда, стремительно выехавшей из ворот на дорогу.

— Послушай, я действительно сожалею, — искренне произнес Эд; вид у него был не просто виноватый — парень являл собой сплошное уныние.

Ральф внезапно поймал себя на мысли о том, в какой степени он доверяет своим глазам и действительно ли понимает хоть немного из того, (Эй, эй, Сьюзен Дэй) что произошло здесь… И кем, в конце концов, была Сьюзен Дэй?

— Я ударился головой о руль, — говорил в это время Эд, — и мне кажется… Понимаешь, у меня что-то заклинило.

— Думаю, так оно и было. — Почесав затылок, Толстяк посмотрел на низкое темное небо, затем снова на Эда. — Хочу кое-что предложить тебе, приятель.

— Да? Что именно?

— Давай просто обменяемся именами и номерами телефонов, вместо того чтобы ввязываться во все это дерьмо со страховками. А затем разъедемся каждый в свою сторону.

Эд неуверенно взглянул на Ральфа, пожавшего плечами, а затем снова на мужчину в кепке.

— Если в дело вмешается полиция, — продолжал Толстяк, — у меня возникнет множество проблем. Во-первых, они сразу выяснят, что прошлой зимой я тоже оказался участником столкновения и теперь езжу по временным правам. Поэтому они постараются насолить мне. Понимаешь, о чем я говорю? — Конечно, — ответил Эд. — Но в этом столкновении виноват только я.

Видишь ли, я ехал слишком быстро…

— Возможно, столкновение еще не самое главное, — перебил его Толстяк, недоверчиво оглядываясь на приближающийся грузовик, потом снова взглянул на Эда и заговорил более настойчиво: — Из машины вытекло немного бензина, но я уверен, что ты сможешь доехать домой… Если ты житель этого городка. Ты ведь живешь здесь?

— Да, — ответил Эд.

— А я оплачу ремонт, полсотни баксов, идет?

Новое откровение посетило Ральфа; существовала одна— единственная причина, объясняющая внезапный поворот в поведении незнакомца от грубости к заискиванию. Автокатастрофа прошлой зимой? Возможно. Но Ральф никогда не слышал о такой вещи, как временные права, и считал, что это почти наверняка вранье. Старина Садовник разъезжал без прав. Ситуацию же усложняло следующее: Эд говорил правду — столкновение было полностью на его совести.

— Если же мы разъедемся подобру-поздорову, — продолжал Толстяк, — мне не придется снова объясняться с полицией, а тебе растолковывать, почему ты выскочил из своей машины и накинулся на меня, как разъяренный зверь, утверждая, что мой грузовичок набит мертвыми младенцами.