Пилот первого класса

Вечером, измученные, раздраженные друг другом, мы сидели по разным концам длинного крестьянского стола и ужинали.

Я прихлебывал молоко и читал «Памятку пилоту, выполняющему авиахимработы». Время от времени я прикрывал книжечку ладонью и учил наизусть:

— Длина разбега увеличивается — при взлете с мягкого грунта на двадцать пять процентов; с песчаного — на тридцать — тридцать пять процентов... При повышении температуры наружного воздуха...

А Сахно жутко хотелось выпить. Это я голову даю на отсечение. Он еще позавчера купил в сельмаге четвертинку «Московской» и спрятал ее в чемодан. Он все ждал, что я куда-нибудь смотаюсь, и вот тогда-то он и выпьет. А я назло ему ни шагу из дома. Когда мы еще только прилетели в колхоз и нас начали расселять, я сразу заявил, что буду жить с техником и мотористом. А старик сунул мне под нос огромный кукиш и в своей обычной манере спросил:

— А это ты нюхал?

И поселил меня вместе с собой. Дескать, так ему будет удобнее наблюдать за морально-бытовой стороной моей командировочной жизни. И вообще, где это видано, чтобы командир экипажа и второй пилот, «выполняющие авиахимработы», жили бы отдельно? И устроил мне буквально интернат, казарму какую-то!

— Длина разбега увеличивается — при взлете с мягкого грунта на двадцать пять процентов; с песчаного — на тридцать-тридцать пять... При повышении температуры наружного воздуха... — бубнил я, а сам тихонько на него поглядывал.

Уж так мое присутствие смущало его, так раздражало, что он себе места не находил.

Наконец Сахно не выдержал, аккуратно приготовил себе закусочку и пошел в свой угол, к своей койке. Сел на корточки, спиной ко мне, выташил из-под койки чемодан, откинул крышку и, порывшись в своих вещицах, вынул бутылку.

Ага, думаю, лед тронулся, господа присяжные заседатели! А сам делаю вид, что меня ничего не касается, и читаю:

— ... При увеличении полетного веса на каждые пятьсот килограммов — тридцать процентов...

Тут старик зло сплюнул, посмотрел на меня и, не скрываясь, запихал четвертинку обратно, встал и ногой толкнул чемодан под койку.

— Не на тридцать, а на тринадцать процентов, — презрительно выдавил он из себя. — Ты хоть прочитать-то грамотно можешь?

Я заглянул в «Памятку» и, делая вид, что ничего не произошло, согласился с ним:

— Точно, на тринадцать...

Сахно плюхнулся за стол, взял газету и с отвращением стал жевать свою «закусочку», запидая ее молоком. Причем рожа у него была такая, будто он запивал не молоком, а расплавленным оловом.

— На тринадцать процентов, на тринадцать процентов... «Мы коней собирали в поход!..» — запел я.

Старик оторвался от газеты и, решив, очевидно, меня доконать, спросил:

— А когда сокращается длина разбега?

И тут я вспомнил, что у меня кончилась зубная паста. И вообще нужно было бы кое-что купить из мелочи. Я его спросил:

— Сергей Николаевич, вы мне пятерочку до зарплаты не подкинете?

Я думал, его кондрашка от злости хватит! Он еле дух перевел, но сдержался и мрачно повторил:

— Я тебя спрашиваю: когда сокращается длина разбега?

Вот тут-то я ему и устроил маленький цирк, Я спокойненько встал из-за стола, потянулся и с шумом захлопнул инструкцию.

— Господи! — сказал я как можно жалобнее. — Вам бы только придраться к бедному ребенку!.. Обижать сиротку — последнее дело... При встречном ветре десять метров в секунду — в два раза и при использовании закрылков, отклоненных на двадцать пять градусов, при номинальном режиме работы двигателя — на двадцать — двадцать пять процентов!.. Дайте пятерочку, а?

* * *

Рано утром, когда все вокруг было покрыто сырым, зябким туманом, мы шли к самолету по каким-то жидким дощечкам, перекинутым через небольшое болотце. Дощечки разъезжались под ногами, и приходилось балансировать, чтобы не соскользнуть в мерзко пахнущую коричневую жижу, которая чавкала под этими мостками после каждого нашего шага.

Сахно шел впереди, я сзади. Меня трясло от холода и безумно хотелось спать.

— Это же каторга... — сказал я в спину Сахно. — Каждый день в четыре утра... Я, например, лично спать хочу! Инквизиция какая-то...

— Составь сводку расхода горючего, — не оборачиваясь, сказал Сахно.

— Можно подумать, что зерновые и свекла появились вместе с изобретением самолета, — сказал я. — Как будто до авиации не собирали урожай...

— Составь сводку расхода горючего.

— Слышал, слышал... Восемь дней — триста семьдесят три посадки! Уму непостижимо!.. Так низвести прекрасную профессию!.. Так отравить романтику ядохимикатами!.. Аэроплан, гордое, непокорное творение, гоняется за какой-то вонючей мошкой, за какими-то жучками-паршивцами?.. Подождите, подождите, Сергей Николаевич, скоро нас на борьбу с клопами бросят...