Полицейский из библиотеки

«Редакция „Газетт“» — вскричал он и подсунул голову прямо под струю воды, чтобы смыть мыло.

Спустя двадцать минут он был внизу, полностью одет, оставалось лишь надеть галстук и пиджак, и пил кофе. Блокнот с бланками опять лежал перед ним, а в нем перечислены вопросы.

1. Аделия Лортц — кто она? Или кто она была?

2. Аделия Лортц — что она делала?

3. Публичная библиотека в Джанкшн Сити — реставрирована? Когда? Плакаты?

В это время позвонили в дверь. Он взглянул на часы, когда вставал, чтобы пойти и открыть дверь. Было почти половина девятого, время идти на работу. Он мог бы забежать в редакцию «Газетт» в десять, когда он обычно пьет кофе, и проверить кое-какую старую информацию. Но какую? Он все еще обдумывал, какую — одна информация принесет лучший результат, чем другая пока он искал в кармане чаевые для разносчика газет. В дверь позвонили опять.

«Иду-иду, Кейт! — крикнул он, выходя из кухни и хватаясь за набалдашник на двери. — Не забивай почтовую щель в этой чертовой две…

В этот самый момент он поднял глаза и увидел, что кто-то, намного белее крупный, чем Кейт Джордан, маячит за занавеской окошка в двери. Все его мысли были заняты делами предстоящего дня, и ритуал вручения вознаграждения разносчику газет, имевший место каждое утро в понедельник, мало занимал его, но в это самое мгновение страшный ужас сковал его рассеянные мысли. Ему не надо было смотреть на лицо; даже через дверь он узнал очертания, фигуру и… конечно, шинель.

Во рту почувствовался приторно-сладкий, тошнотворный привкус красной лакрицы.

Он выпустил ручку двери, но было уже поздно, потому как Сэм успел повернуть дверной замок. И как только он это сделал, великан, стоявший на заднем крыльце, протаранил дверь. Сэма буквально отбросило назад, на кухню. Он размахивал руками, чтобы удержать равновесие, и даже задел и свалил три пиджака, висевшие на плечиках у входа.

Полицейский из библиотеки, окутанный дымкой холодного воздуха, вошел в дом. Он ступал медленно, как будто время для него не существовало, и закрыл за собой дверь. В одной руке он держал Сэмову „Газзет“, аккуратно свернутую в трубочку. Он поднял ее, как полицейскую дубинку.

„Я принес вам вашу газету“, — сказал полицейский из библиотеки. Его голос звучал так, будто говорили через оконное стекло. **Я тоже собирался дать деньги разносчику, но он заспешил. Не знаю почему».

Он начал наступление на кухню, на Сэма, который в свою очередь трусливо прижался к стойке, уставившись на пришельца широко раскрытыми глазами обезумевшего ребенка, какого-то бедного четвероклашки Простака Саймона.

«Мне это кажется, — подумал Сэм, — или у меня галлюцинация, да такая страшная, по сравнению с которой та. что я видел ночью два дня тому назад, кажется приятным сном».

Но это была не галлюцинация. Ужасно страшно, но не галлюцинация. У Сэма хватило ума догадаться, что он сошел с ума, в конце концов. Умопомешательство — это вам не приятное времяпрепровождение на пляже, но и не такой же уждс, как эта громадина в обличье человека, которая ввалилас*> в его дом и принесла смрад холодной зимы.

У Сэма был старый; том. с высокими потолками, но библиотечному полицейскому пришлось пригнуть голову при входе, и даже на кухне он долями своей серой фетровой шляпы обметал потолок. Значит ростом он был более двух метров.

Его тело было облачено в серую шинель, цвета тумана в сумерках. Он был белый как полотно. Его лидо казалось безжизненным, будто ему были неподвластны ни доброта, ни любовь, ни сострадание. В линии рта отражалось чрезмерное невозмутимое властолюбие, и Сэм на мгновение вспомнил, на что похожа замочная скважина на закрытой двери библиотеки, на рот на лице гранитного робота. Глаза полицейского были похожи на серебряные кружки, пробитые крошечными пулеметными дробинками. Вокруг глаз розовато-красные круги, из которых вот-вот брызнет кровь. Ресниц не было. Самое неприятное было то, что Сэм знал это лицо. Сэму казалось, что он уже не впервой сжимается от ужаса под этим мрачным взглядом, и где-то далеко в своем сознании он услышал чуточку шепелявый голос: «Пошли шо мной, шынок…. Я поличейшкий».

По лицу проходил шрам точно такой, как в воображении Сэма: но левой щеке. под левым глазом, по переносице. Если не считать шрама, это был человек с плаката. а разве нет? Сомневаться не приходилось.

— Пойдем шо мной, шынок… Я поличейшкий.