Полицейский из библиотеки

Шарик, наподобие пончика, много раз вращается по кругу, рабочий вставляет в него бумажный рожок и накручивает на него розовое сахарное волокно. Вот такой начинала выглядеть у Аделии кожа — из-за тонких нитей волокнистого сахара. Мне кажется, я знаю, что это было. Она делала то же самое, что гусеницы перед тем, как уснуть. Она закутывала себя в кокон.

Я немного постоял в дверях, глядя, как она ходит по комнате взад и вперед. И она не замечала меня довольно долго. Пыталась обойти те препятствия, на которые наткнулась. Два раза грохнула кулаком об стену, да так сильно, что пробила ее насквозь — обои, штукатурку и обшивку. Звук был такой, будто кости ломаются, но, видимо, ей было совсем не больно, и не было нисколько крови. И каждый раз она пронзительно кричала, но не от боли. То, что я слышал, был вопль обозленной и обессиленной кошки… но, как я сказал, помимо злости, в нем был еще и страх. И что же вы думаете она выкрикивала? Имя того помощника шерифа.

Она выкрикивала: «Джон Пауэр!» — и бах! — по стене. И кулаком насквозь пробивала стену. «Провались ты пропадом, Джон Пауэр! Я отучу тебя совать нос в мои дела! Хочешь посмотреть на меня? Чудесно! Так я научу тебя, как это делать! Я научу тебя, мой малыш!» И снова начинала ходить, почти бегом, при этом так грохотала по полу босыми ногами, что весь дом ходил ходуном. Ходила и что-то бормотала про себя. Потом рот искривлялся, глаза начинали излучать красный свет, ярче обычного, и снова — бах! по стене кулаком, так, что пробивала в ней дыру, и оттуда с легким шуршанием сыпалась раздробленная штукатурка. «Джон Пауэр, только попробуй!» — злобно рычала она. «Только попробуй перейти мне дорогу!»

Пропутешествовав таким образом по дому раза четыре или пять, она оказалась у двери на кухню и неожиданно увидела меня. Она впилась в меня своим взглядом, рот стал вытягиваться и принимать форму конуса — только на этот раз он весь был покрыт дымчатой паутинкой, — и я подумал, что мне пришел конец. Если она не могла добраться до Джона Пауэра, значит на его месте окажусь я.

Она направилась ко мне, но в этот момент я на чем-то поскользнулся и упал прямо рядом с дверью. Она увидела это и остановилась. Красный свет в ее глазах потух. Она изменилась в мгновение ока и уже говорила со мной так, будто она закатила костюмированный вечер с коктейлями и я пришел на-него, а не посреди ночи к ней домой, где она расхаживает голой и время от времени прошибает дыры в собственных стенах.

Она говорит: «Дейви! Как я рада. что ты пришел! Выпей-ка стаканчик. А может быть два?»

Она готова была убить меня — видно было по глазам — но я ей был нужен не как партнер, теперь уже нет. Я ей был нужен, чтобы убить Тэнси Пауэр. Она знала, что сможет разделаться с полицейским, но ей хотелось, чтобы еще до того, как она прикончит его, он узнал о смерти своей дочери. И для этого ей был нужен я.

«Времени мало», — сказала она. — «Ты знаком с этим помощником Пауэром?»

Я сказал, что вероятно да. Несколько раз он арестовывал меня, когда заставал пьяным в общественных местах.

«Ну и что он из себя представляет?» — спросила она.

«Неотесанный, но очень хороший человек,» — отвечаю я.

«Ну и катитесь вы с ним вместе!»

На это я ничего не ответил. Решил, что умнее будет промолчать.

«Этот болван пришел сегодня днем в библиотеку и сказал, что хочет посмотреть мои рекомендательные письма. И без конца задавал мне вопросы. Хотел узнать, где я была до того, как приехала в Данкшн Сити, где ходила в школу, где выросла. Ты бы только видел, как он смотрел на меня, Дейви — я научу его, как нужно правильно смотреть на женщину. Вот увидишь.»

«Смотри, не промахнись с помощником Пауэром,» — сказал я. — «Мне кажется он ничего не боится.»

«Ошибаешься. Он боится меня. Просто он еще не знает этого,» — сказала она, но в ее глазах снова вспыхнул страх. Он выбрал самое неудачное время для таких вопросов, ведь она готовилась к периоду сна и перемен, а это некоторым образом ослабляло ее.

— Аделия рассказывала тебе, как он раскусил ее? — спросила Нейоми.

— Элементарно, — сказал Сэм. — Наверное, рассказала дочь.

— Нет, — сказал Дейв. — Я не спрашивал — разве можно было, когда она в таком состоянии — но не думаю, что ему рассказала об этом Тэнси. Да она бы и не смогла, по крайней мере, настолько подробно. Когда они уходили из Детской комнаты, они уже ничего не помнили из того, что она им рассказывала… и что с ними делала. И дело не в том, что они ничего не помнили — она закладывала в их память «воспоминания» о том, чего на самом деле не было, поэтому они уходили домой веселые и счастливые. Большинство родителей так и считали Аделию чуть ли не самым замечательным явлением за время существования городской библиотеки.